Ознакомительная версия.
— Нет, — Зимин улыбнулся. — Никогда.
— Ну, понятно, ты сам в себе, в мыслях плаваешь. А я иногда слышу… Такое пощелкивание, точно…
Лара поглядела в потолок.
— Точно по клавиатуре кто то стучит, — сказала Лара негромко.
— Но это не страшно, а наоборот. Будто знаешь, что за тобой присмотрят. Вот ты же за своими героями присматриваешь, направляешь их, тебе это должно быть знакомо…
Лара замолчала. И Зимин молчал. Слушал, как поет зацепившаяся за мачты телеантенн метель, высоко, так, что можно было разобрать голос.
— Ты правильно сделал, что решил его оживить, — сказала она. — А то как то некрасиво получается — взял и прикончил любимого героя. Ему, наверное, тоже было удивительно, что ты его бросил.
Зимин кивнул.
— А теперь все как надо, — Лара снова примерила варежку, — Теперь все, как полагается, все хорошо, все спокойно.
Закончишь пятую книгу, а там и лето. И летом мы поедем… Куда?
— В Перу, — ответил Зимин. — На Мачу–Пикчу. Знаешь про такое место?
— Ага. Облачный край, как же. А почему именно туда?
— Не знаю. Вот захотелось вдруг, — улыбнулся Зимин. — Тебе же захотелось варежки связать? А мне на Мачу–Пикчу. Сначала махнем, конечно, в Аргентину, возьмем там мотоциклы впрокат и поедем на юг, к Огненной Земле, через весь континент.
— По маршруту Че Гевары, — сказала Лара.
— Точно, по маршруту Че Гевары. Это здорово.
— Здорово, — согласилась Лара. — Просто очень здорово. Я читала, там какой то иной мир.
— Там дикость. Там Амазонка. Там Анды. Можно целый год путешествовать.
Метель ударила в окна. Поползли узоры, мороз вырезал в толщине стекол замысловатые скелеты рыб, еловые ветви, бесцветные северные цветы. Зимин зажег еще одну свечу.
— Зима, конечно, будет долгой, — сказала Лара. — Но это ничего.
Зимин подкинул в печку коротенькое полено. Весь день он возился с чугунной печкой, искал ей место в комнате, устанавливал, соединял трубу с каминным дымоходом. И когда печка была растоплена и стала нагреваться, он отключил батареи отопления. Квартира стала остывать, они почувствовали холод и достали валенки и пледы, а потом от печки поползло живое тепло, и Зимин впервые за долгое время почувствовал себя хорошо.
— И как ты хочешь все это закончить? — спросила Лара. — Финал какой?
— Что?
— Ну, как что, пятую книгу?
— Просто. Последняя глава будет называться, разумеется, «Апраксин Бор». Я уже давно придумал — главный герой сидит в психушке, в абсолютной стадии разложения сознания, его лечат, в основном электросудорожной терапией, пытаются вернуть его в действительность, а он упорно в нее не хочет возвращаться…
Зимин поглядел в окно. Город окончательно исчез в снегу, утонул, пропал, и лишь иногда в разрывах метели вспыхивали одинокие желтые огни, далекие и на вид холодные.
— Он не хочет возвращаться, — повторил Зимин. — А в редкие моменты просветления рисует на одной стороне черного дракона, а на другой девчонку с рыжими волосами.
Лара выставила из под одеяла ноги и стала натягивать на них валенки. Свечки потрескивали, и, поддерживая их, потрескивала печь.
— А может, и по–другому все будет, — сказал Зимин. — То есть совсем по–другому. Может быть, они все будут счастливы. Поживем — увидим.
— Мощная философия, — согласилась Лара. — Поживем — увидим. Хотя я согласна. Увидим. Слушай, как ты думаешь, а где можно взять брусники?
— На рынке, наверное.
— Точно. На рынке. Вот завтра с утра и отправлюсь. Проснусь пораньше, достану с балкона лыжи, намажу их… барсучьим салом — и вперед. И…
Она улыбнулась.
— Зима все таки будет долгой.
— Поживем — увидим, — ответил Зимин.
Стужа продолжала вычерчивать на стекле вытянутые восьмерки, и длинные копья, и фигуры, похожие на рисунки древних людей. Пахло горелой берестой, воском и сеном, которое Зимин привез недавно специально для нужного запаха. За окном спал замороженный ожиданием вечерний город, с востока неотвратимо приближалось Рождество. Лара куталась в одеяло и думала о том, что завтра она проснется решительно пораньше и, пожалуй, испечет пирог с брусникой и сахаром. А потом, может быть, закончит начатый на кухне ремонт — обои то куплены.
— Я так и знал, — сказал Дрюпин. — Так и знал ведь! Он решил нас убрать.
Из вентиляции выдавливалась полужидкая, похожая по консистенции на разбавленную томатную пасту, субстанция. Она стекала по стене и распространялась по полу, собиралась комьями, застывала и достигала уже коленей.
Они сидели на стульях и на креслах и смотрели, как прибывает жижа.
— Мы в ней все застынем, — сообщил Клык через некоторое время. — И будем как памятники.
Он рассмеялся, беззаботно и безумно, так что Сирень ему немного даже позавидовала.
— Я лично буду вот так застывать, — Клык поднялся на табуретку, вытянул руку и показал, как он будет превращаться в памятник. — Чтобы красиво получилось, как у покорителей космоса. А ты как, Дрюпин?
— Отстань! — огрызнулся Дрюпин, ему явно не хотелось представлять, в какой именно позе он окаменеет.
А Сирень подумала, что он окаменеет на цыпочках. Будет до последнего тянуться к воздуху, глотать его, стараться подняться. Так и застынет. Наверное, смешно получится.
— Я передачу видел… — Клык потер голову. — Кажется. Про то, как людей засыпало вулканом. Так от них в земле такие пустоты остались, а когда их раскопали, в эти пустоты залили гипс — и получились статуи. Совсем как живые. Смешно. Сирень, а ты как будешь?
Клык чистосердечно поглядел на Сирень.
Как умирать? Сирень об этом не задумывалась. Зачем задумываться о том, чего не случится? Да, бетон прибивает, да, бежать некуда. Но это ничего не значит. Совсем. Нога болит, гангрена все таки, но это тоже ничего не значит.
— Придурки! — всхлипнул Дрюпин. — Вы дураки и ничего не понимаете. Мы же совсем умрем! Совсем!
Клык прижался к Клавдии, та погрозила Дрюпину кулаком.
— А я не хочу! — капризно заявил Дрюпин. — Не хочу!
Сирень не хотела его успокаивать. Пусть помучается, ему полезно. Все мучаются.
— Да мы не утонем, — неожиданно уверенно сказал Клык. — Это точно.
— Откуда ты знаешь? Ты вообще дурачок, что ты можешь знать?
— Да я все знаю. Мне сны снятся…
— Сны! — Дрюпин вскочил на ноги и принялся бегать по боксу туда–сюда. — Давайте мы теперь будем опираться на сны! На сны идиота!
— Дрюпин, не пыли, — попросила Сирень.
— Сама не пыли. Вы психи, а я немного жить хочу…
Лампы погасли, и тут же вспыхнул нестерпимо яркий свет, он ослепил Сирень, ворвался ей в голову и спалил все мысли. Впрочем, это был нестрашный свет, совсем неопасный, он заполнил собой все, и стало холодно, точно кто то выдохнул к ним мороза. Сирень на секунду почувствовала колючий ветер и крупные снежинки, они прилипли к коже и растаяли.
Ознакомительная версия.
