Я был как ребенок, играющий с красивой, блестящей безделушкой, размышлял Нэль. Вот что такое был я со своей магией. Но время игр прошло. Пора перестать прятаться за своей вымышленной человеческой слабостью и взять то, что предлагают. А заодно и то, что не предлагают, но что так или иначе принадлежит мне. Принадлежит по праву сильного… Я пришел, чтобы оспорить власть Двенадцати — так чего же я жду?
Пора было решиться и принять, наконец, власть над миром и ту ответственность, которую она за собой влечет. Пора перестать действовать по чужой указке и начать думать самому. Почему, думал Нэль, я был так уверен, будто Безымянный лучше знает, что делать? Почему сразу поверил, будто уничтожение черных книг — единственный способ освободиться из тюрьмы, выстроенной Двенадцатью?
Ему казалось, что он нащупал нужный путь. Да нет, не казалось — он был уверен. Только он никак не мог решиться сделать первый шаг. Страшно было: вдруг он не выдержит, сломается, и мир станет его второй Аркарой? Но, страх страхом, не сидеть же было, не ждать, пока появится кто-то более сильный, кто возьмет на себя ношу Безымянного?
Нэль не стал доверять ему свои мысли, обсуждать тут было нечего. Он молча подошел к Золотоглазому и прежде, чем тот успел спросить что-либо, взял его за руки и, словно в омут, ринулся в бездонные нечеловеческие глаза.
Он хорошо помнил это ощущение, когда мир придавил его к полу, выбив из легких воздух. Он приготовился к повторению боли и усилием воли заставил себя расслабиться, чтобы мир вошел в его плоть и разум без помех. Но теперь все почему-то было иначе. Теперь ему пришлось удерживать в руках непомерную тяжесть, вес которой выворачивал суставы, рвал мышцы и жилы. Эта тяжесть давила на грудь и мешала дышать. "Через какую-то тысячу лет перестаешь замечать вес вселенной на своих плечах"? Ну уж нет! Нэль заставил себя рассмеяться, хотя это было больно. Тысячи лет ему не понадобится. Все свершится сейчас.
Только бы выдержать…
Мир пошатнулся.
Что это был за источник, из которого хлынула сила? И что это была за сила? Не магия, нет, уж ее-то Нэль распознал бы с первого глотка, с первой капли. Он знал ее вкус: магия была молодым вином, кисловатым, терпким, легким; а он теперь вкушал медовый напиток, тягучий, золотистый, сладостно-горький. Тяжесть переставала давить на грудь и плечи, и руки стали свободны и легки, как никогда. Он вздохнул полной грудью…
Кто владеет миром, тот и устанавливает в нем законы и правила.
А в правилах Нэля не было этой усыпальницы, этой тюрьмы, этого склепа. И не было охранного заклятья Двенадцати. Их просто не существовало.
Как все оказалось просто!..
Вместо земляных стен их с Безымянным обступали деревья. Самые настоящие, живые. Их свежую зеленую листву шевелил ветерок, и солнечные зайчики скакали по земле. Золотоглазый засмеялся, когда его лица коснулись солнечные лучи, и это был радостный смех.
— У тебя получилось, человек! — на свету его невозможные глаза сияли, как два солнца. — Ты сломал заклятье! Благодарю тебя.
Тонкие ладони невесомо легли на плечи Нэля, и бывший властитель мира на несколько секунд мягко сжал его в братских объятиях. Нэль почувствовал, как бьется сердце Безымянного, и удивился: надо же, до сих пор он и не задумывался, что у бога тоже есть сердце.
— Благодарю тебя, — повторил Золотоглазый. — И — прощай, маг. В этом мире мы больше не увидимся.
У Нэля не было особого желания встречаться с ним в любом другом мире, но он не стал ничего говорить. Безымянный снова рассмеялся и отступил на несколько шагов.
— …Не так быстро!.. Не торопитесь.
Двенадцать выбрали самый патетический момент, и поэтому их выход получился до тошноты драматичным и эффектным. Словно в театре, когда завернутый в белую хламиду комедиант выскакивает из-под сцены, представляя чудесное явление бога. Выглядело это даже смешно, но Нэль слишком устал, чтобы смеяться. И слишком устал, чтобы ждать, пока Двенадцать выскажутся. Поэтому он заговорил первым:
— Послушайте, господа маги, я не желаю выяснять с вами отношения и разрешать проблемы власти, да и вам не советую. Разойдемся миром. Вы не мешаете мне заниматься моими делами, а я позволю вам развлекаться со своими игрушками. Пойдет? Но предупреждаю: если вздумаете поднять руку на меня или на него, — он кивнул на Безымянного, который отнюдь не торопился исчезать, — окончится это плачевно. Для вас, разумеется. Не хотелось бы уничтожать вас физически, но если дело зайдет настолько далеко — я сумею. Вы не отделаетесь одним лишь удерживающим заклятием. И не рассчитывайте на свое будто бы бессмертие. У вас есть, немного времени, тысяча-другая лет, но и только. Так что возвращайтесь на свой холм и продолжайте играть во властителей мира хоть до скончания дней своих, или пока не надоест. А я хочу только одного — вернуться в свой мир и рассказать людям правду. Вот и все. Верить или не верить, это уже их дело. Я просто хочу быть среди людей…
Нэль понимал, что говорит сбивчиво и путано. Нужные слова приходили на ум неохотно, на усталость наложилась эйфория, как будто он выпил залпом несколько кубков крепкого вина, мысли туманились и скакали вразнобой. Но Двенадцать молчали. Они стояли неподвижные, словно каменные статуи, застывшие и холодные. Они внимали.
Первым зашевелился Прайос. Медленно, словно воздух стал вязким, он подошел к Нэлю и медленно же опустился на колени, склонив черноволосую голову. Такого Нэль не ожидал. Растерявшись, он вконец позабыл все слова, и ему оставалось только молча смотреть, как вслед за Прайосом преклоняют колена и остальные одиннадцать — один за другим…
* * *
После встречи с Арьелем Элейна стала немного спокойнее, перестала дни напролет лить слезы, и больше не просыпалась по ночам с криком. Она все еще грустила и была худой и бледной, да и аппетит к ней пока не вернулся, но Марика считала, что ей уже заметно лучше. Правда, она не была уверена, что Элейна когда-нибудь станет прежней.
— Хорошо бы отправить ее на время куда-нибудь, — посоветовала Марика тану. — Чтобы новыми впечатлениями отвлеклась от грустных мыслей.
— Нужно подумать, — согласился тан. — А что, если взять ее с собой в столицу? Новые знакомые, придворное общество — все это может пойти ей на пользу.
— А может и не пойти. Я-то в мыслях держала какое-нибудь тихое, спокойное место, — призналась Марика.
— Например, ваша избушка? — усмехнулся тан.
— Ага.
— Ну уж нет, с вами она никуда не поедет, сударыня…
Он сомневался, что Элейна пойдет на поправку в лесной глуши. Она ведь совсем не привыкла к такой жизни. И потом, не место благородной девице в халупе деревенской ведуньи! И тан решил все-таки увезти Элейну в столицу. Может быть, и видный жених подыщется, довольно держать девицу возле себя, не ребенок уже — невеста… Он сообщил свое решение дочери, и та, вроде бы, даже обрадовалась.
