— Что-что ты сделаешь? — переспросил он, как будто не услышав. В голосе, приглушенном и охрипшем после долгого молчания, прорезались знакомые ироничные нотки.
Лоир вздохнул с облегчением. Пройдя в комнату, повторил с какой-то затаенной гордостью:
— Врежу! — и упал в кресло.
— Ты? Мне? — Эрелайн с сомнением вскинул бровь. Улыбка, настоящая, радостная, без тени грусти, на секунду озарила его измученное тяжелой ночью лицо — и погасла.
Он бережно опустил скрипку на стол, с нежностью провел по ней ладонью. Побарабанил по рабочему столу, не зная, куда себя деть. И, с сомнением глянув на стул, так и остался стоять.
— Конечно! — торжественно подтвердил Лои.
— Ну-ну! — фыркнул Эрелайн. — Хотел бы я на это посмотреть!
— Показать?
— Нет, спасибо, — на этот раз улыбка вышла вымученной. — Лишаться друга сейчас было бы… некстати.
— Что случилось? — прямо и без обиняков спросил Лоир, становясь неожиданно серьезным. — Сегодня ночью, в Беллетайн. Ты так и не рассказал.
Эрелайн не вздрогнул, не изменился в лице, не ссутулился. Напротив: болезненно выпрямился. Не мужчина — натянутая струна, дрожащая от напряжения. Лицо, только что по-мальчишески лукавое, застыло невыразительной маской, прибавив ему десяток лет.
…к окну отвернулся не Эрелайн — лорд дома вьер Шаньер.
— A'shes-tairy смогли обойти стражу. Одна из них взяла леди Ириенн в заложницы и шантажировала меня ее жизнью, — сухо, коротко, безразлично. Голос вновь омертвел, из него ушла жизнь.
— Это я слышал! Но все же разрешилось. Разве нет?
— Сумеречная была столь любезна, что несколько раз напомнила о моем проклятии. А леди Ириенн слишком умна и начитанна, чтобы не понять, что A'shes-tairy имеет в виду.
— То есть она…
— Знает, — подтвердил Эрелайн. В одном коротком слове смешались и злость, и отчаяние, и обреченность.
— И?..
— У нас… состоялся пренеприятный разговор. Леди вполне определенно сказала, чем она меня считает, добавив в конце несколько слов о моей семье и о том, что Ночь преданных клятв — наше наказание. Заслуженное наказание.
Повисла гнетущая тишина.
— Но… кхм… — Лои кашлянул. — Она, кажется, еще жива?
— Жива, — Эрелайн криво улыбнулся, — но ты прав. Я почти сорвался.
— И что будет теперь? — голос Лоира нервно подрагивал несмотря на все его попытки сохранить спокойствие.
— Не знаю, — просто сказал Эрелайн, резко развернувшись. И с нервным смешком продолжил: — Не знаю. Я возвращался на бал как на смертную казнь, смиренно и коленопреклонно, — а там меня Этвор благодарит за спасение дочери! И даже не подозревает, кого благодарит!
— То есть… — Лои нервно облизнул пересохшие губы, не решаясь огласить такой желанный, но почти невозможный ответ.
— Она не сказала? Похоже, что да.
— Но это же!.. — воскликнул Лои, вскакивая с кресла, и радостно шагнул навстречу, но отпрянул, натолкнувшись на стену из свинцово-синего взгляда.
— Что?
— Ну… — смутился художник. — Значит, она не выдаст?
Эрелайн, не выдержав, рассмеялся. Но веселья в его голосе не было.
— Ириенн не будет молчать. Я уверен.
— Тогда почему она до сих пор не рассказала? — возразил Лоир. — Может быть все-таки…
— Исключено.
— Тогда почему?!
— Не знаю, — огрызнулся Эрелайн и с силой, до противного хруста, сжал ладони. Сегодня он был возмутительно не сдержан. И, глубоко вздохнув, продолжил спокойно и терпеливо: — Лои, я слышал, что она говорила. И видел ее взгляд.
— Может быть, ты ошибся? Или ошиблась она, и все еще может измениться?
— Это не тот случай, когда что-то может измениться.
— И все равно, — настойчиво продолжил Лоир, — я бы не был так уверен. Стоит дождаться завтра. Хотя бы — завтра.
— Да не будет никакого завтра! — рявкнул Эрелайн, не выдержав.
Руки нервно подрагивали, требуя хоть перо, хоть смычок, хоть меч, чтобы унять сбивчивые, перепуганные чувства. Отчаянно хотелось что-то делать, куда-то идти, что-то решать — только бы не думать, не метаться в проклятом замкнутом круге.
Так и не придумав, чем занять руки, Эрелайн засунул их в карманы. Потребность действовать — немедленно, без промедления — никуда не ушла, и он нервно заходил по комнате.
— «Передумать»! Может, еще и «простить»? Простить можно за предательство, за измену. Но за проклятье?!
— Ты преувеличиваешь.
— Преувеличиваю?! — Эрелайн сбился с шага. И резко развернулся к другу, рявкнув: — Да я преуменьшаю! Я — чудовище, Лои, и чуть не убил ее! Что здесь изменится? Что?!
— Ты сказал, что Сумеречная шантажировала тебя ее жизнью, — помедлив, тихо сказал Лоир. — Но не сказал, что было дальше. И чего она хотела.
— Мою жизнь в обмен на ее.
— И ты согласился?
— Я не имел права отказаться.
— И… что было после?
— А после, — губ Эрелайна коснулась слабая улыбка, — после взошла луна. Ириенн ушла по лунному лучу, и я смог схлестнуться с Сумеречной.
— Ушла, но дождалась тебя? Раз вы говорили? — переспросил Лоир. И, не дожидаясь ответа, быстро продолжил: — Ты готов был отдать за нее жизнь, просто потому, что должен. А потом — отпустил, дал ей уйти тогда, когда она узнала твой секрет. Разве после этого она может считать тебя чудовищем, не знающим жалости? Ведь что-то остановило ее. Тогда — и сейчас.
— Я не знаю, что остановило ее, но тогда, когда я подошел к ней, она не дала сказать мне ни слова. Я видел, я чувствовал ее ненависть, а потом, когда сорвался — ее страх. Этого ничто не изменит, — Эрелайн покачал головой. И остановился, оперевшись о стену. Ярость опалила душу, выжгла дотла, оставив только соленый привкус пепла на губах — и пустоту. — Теперь — ничто.
Разговор угас, как гаснет одинокий костер, заметенный снегом. Молчание, воцарившееся следом, не было напряженным или злым. Только холодным, снежным… потерянным.
— Я не знаю, что делать, — негромко начал Эрелайн, подняв усталый, невыразительный взгляд на друга — впервые за разговор. Губы его дрогнули в слабом подобии улыбки. — И не знаю… стоит ли?
— Что? — глупо спросил Лои, не веря услышанному. А когда понял, что Эрелайн не шутит, воскликнул: — Что значит «стоит ли»?!
— Я себя не контролирую, — легко сказал Эрелайн и улыбнулся. Так просто, как будто речь шла о сущей ерунде.
Просто, устало… беспомощно.
И добавил:
— Вообще.
— Айн, — не сводя с него настороженного, тревожного взгляда, начал Лои. — Ты же не собираешься…
— Не собираюсь, — подтвердил он. — Не собираюсь делать ничего.
