Ознакомительная версия.
Орфей распахнул дверь — часовые, охранявшие его комнату, с искаженными страхом лицами возвращались на пост.
— Здесь был Перепел! — в ужасе говорили они. — Он был весь огненный и вдруг превратился в облако дыма. Пальчик пошел доложить Змееглаву.
Идиоты. Он всех их скормит ночному кошмару.
Спокойно, Орфей! Скоро ты доставишь Змееглаву настоящего Перепела. А Огненного Танцора тоже сожрет ночной кошмар.
— Передайте Серебряному князю, чтобы он послал слуг во двор под мое окно! — сердито скомандовал он. — Они найдут там гнезда фей, чтобы он мог наполнить ванну кровью.
Орфей вернулся к себе и вычитал гнезда. Но сквозь буквы на него смотрело лицо Сажерука, как будто он находится по ту сторону строк. И как будто все слова рассказывали только о нем.
Я пишу твое имя. Два слога. Две гласных. Ты растешь от своего имени, оно больше, чем ты. Ты лежишь в углу, спишь. Твое имя тебя будит. Я пишу его. Тебя не могли звать иначе. Твое имя — это ты весь, таков ты на вкус и на запах. Если позвать тебя другим именем, ты исчезнешь. Я пишу его. Твое имя.
Сьюзан Зонтаг. Сцена письма
Озерный замок был выстроен, чтобы оградить от мира трех несчастных детей. Но чем дольше Мо бродил по его коридорам, тем больше ему казалось, что расписные стены только и ждали возможности утопить его во мраке. Огненный волк Сажерука бежал впереди, как будто зная дорогу, и Мо следовал за ним. Он убил еще четверых солдат. Замок принадлежал теперь Перепелу и Огненному Танцору, он читал это в их глазах, а ярость, которую разжег в нем Орфей, заставляла его наносить удары так часто, что его черная одежда пропиталась чужой кровью. Черное. Сердце у него тоже стало черным от слов Орфея.
«Ты бы лучше спросил у них дорогу, чем убивать!» — горько думал он, пригибаясь под очередной аркой. Из-под ног вспорхнула стая голубей. А ласточек нет. Ни одной. Где же Реза? А где ей быть? В покоях Змееглава, ищет книгу, которую он когда-то переплел, чтобы ее спасти. Ласточка летает быстро, а у него ноги будто свинцом налились от слов Орфея.
Сюда. Вот она, башня, куда заполз Змей. Так описывал ему Сажерук. Еще двое солдат… Они в ужасе отшатнулись, увидев его. Убей их скорее, Мо, пока они не подняли крик. Кровь. Кровь, красная, как огонь. Красный был его любимым цветом. Теперь он вызывал тошноту. Мо перешагнул через мертвых, снял с одного серебристый плащ, с другого шлем. Может быть, так ему не придется убивать следующих.
Он уже видел этот коридор. Часовых здесь не было. Волк бежал дальше, но Мо остановился перед одной из дверей и распахнул ее.
Мертвые книги. Погибшая библиотека.
Он опустил меч и вошел. Здесь тоже горели искры Сажерука. Они выжгли запах гниения и плесени.
Книги. Он прислонил к стене окровавленный меч, погладил изъеденные корешки и почувствовал, что слова уже не так тяжко давят ему на плечи. Не Перепел, не Волшебный Язык, а только Мортимер. О нем Орфей ничего не писал. Мортимер Фолхарт. Переплетчик.
Мо взял в руки книгу. Бедняжка. Ее уже не спасти. Он взял другую, потом еще одну — и вдруг услышал шорох. Рука сама рванулась к мечу. Слова Орфея снова овладели сердцем.
Книжные стопки в углу обрушились. Из-под пергаментных завалов высунулась рука. Потом вторая — без кисти. Бальбулус.
— Ах вот что, это тебя они ищут! — Он выпрямился. Левая рука у него была в чернилах. — С тех пор как я забился сюда, спасаясь от Свистуна, ни один солдат не заходил в эту дверь. Наверное, их отпугивал запах. Но сегодня здесь побывали уже двое. Как ты вырвался от них? Тебя они наверняка охраняли лучше, чем меня!
— Благодаря огню и перьям, — ответил Мо, прислоняя меч к стене. Ему не хотелось вспоминать. Ему хотелось забыть о Перепеле, хоть ненадолго, и обрести под кожаными переплетами немного радости вместо бесконечного горя.
Бальбулус проследил за его взглядом и, видимо, понял, в чем дело.
— Я нашел тут несколько книг, которые еще годятся в дело. Хочешь взглянуть?
Мо прислушался. Волк не трогался с места, но издали доносились голоса. Нет, смолкли.
Всего несколько минут.
Бальбулус протянул ему томик размером чуть больше ладони, слегка поеденный жучками, но не тронутый плесенью. Отличный переплет! Как соскучились его пальцы по перелистыванию страниц! Как жадно его глаза впивали слова, уносившие прочь, а не управлявшие им, как марионеткой! И как стосковались его руки по ножу, который режет бумагу, а не человеческую плоть!
— Что это? — прошептал Бальбулус.
Стало темно. Огонь на стенах погас, и Мо уже не видел букв.
— Волшебный Язык!
Он обернулся.
В дверях стоял Сажерук — силуэт, обведенный огнем.
— Я был у Орфея. — Его голос звучал непривычно. Спокойствие, дарованное смертью, исчезло. Вернулось прежнее отчаяние, о котором оба они уже почти забыли. Сажерук неприкаянный…
— Что случилось?
Сажерук подвесил в воздухе огненную клетку с рыдающей девушкой.
Брианна. Мо увидел на лице Сажерука хорошо знакомый страх. Плоть от твоей плоти. Твой ребенок. Какую власть имеет это слово! Как ни одно другое.
Сажерук просто поднял на него глаза — и Мо прочел там весть о ночном кошмаре, сторожившем Брианну, и о цене, за которую отец мог ее выкупить.
— И что? — Мо прислушался. — Солдаты уже за дверью?
— Я еще не проложил след.
Мо чувствовал страх Сажерука, словно это Мегги сидела в клетке, словно ее рыдания доносились из пламени.
— Так чего же ты ждешь? Прокладывай! — сказал он. — Пора моим рукам снова взяться за переплетное дело, хотя нельзя допустить, чтобы эта работа была доведена до конца. Пусть поймают переплетчика, а не Перепела. Они не заметят разницы. А я отошлю Перепела прочь, пусть спит в подземной яме со словами Орфея.
Сажерук тихонько подул в темноту, и на месте клетки огонь нарисовал знак, которым Мо помечал свои переплеты: голову единорога.
— Что ж, так и сделаем, — сказал он. — Но если ты снова станешь переплетчиком, какова же моя роль?
— Ты спасешь свою дочь, — ответил Мо, — и не дашь в обиду мою жену. Реза улетела на поиски Пустой Книги. Помоги ей и доставь книгу мне.
«Чтобы я мог дописать конец, — думал он. — Всего три слова». И вдруг Мо пришла в голову мысль, от которой он невольно улыбнулся в темноте. О Резе Орфей не написал ни единого слова. Кого еще он забыл?
Кто бы ты ни был, как бы ты ни был одинок.
Мир раскрывается твоей фантазии
И зовет тебя криком дикого гуся — Тревожным, пронзительным.
Снова и снова заявляющим о твоем месте
В семье сущего.
Мэри Оливер. Дикие гуси
Роксана снова пела. Для детей, которые не могли заснуть от страха перед Зябликом. Все, что Мегги прежде слышала о пении Роксаны, оказалось чистой правдой. Ее заслушивались даже деревья, птицы на самых дальних ветвях, звери, жившие среди корней, и звезды на темном небе. Голос Роксаны нес утешение, хотя песни ее часто бывали печальны и Мегги слышала в каждом слове тоску по Сажеруку.
Утешительно слушать о тоске, когда сердце полно ею до краев. Тоска по сну без страха, по дням без забот, по твердой земле под ногами, по сытому желудку, улицам Омбры, матерям… и отцам.
Мегги посмотрела на верхнее гнездо, где раньше работал Фенолио. Не знаешь, о ком и тревожиться в первую очередь: о Фенолио, Черном Принце, Фариде, отправившемся вместе с Баптистой по следам великана, или о Дориа, который ушел разведать, не возвращается ли Зяблик. О родителях Мегги старалась даже не думать, но тут Роксана запела песню, которую Мегги любила больше всех: там рассказывалось, как Перепел вместе с дочерью побывал в плену во Дворце Ночи.
О Перепеле ходили и более героические легенды, но только в этой говорилось об ее отце, а Мегги тосковала именно по отцу. Ей хотелось положить голову ему на плечо и спросить: «Как ты думаешь, великан отнесет Фенолио своим детям? Как ты думаешь, растопчет он Фарида и Баптисту, если они попытаются освободить Черного Принца? Как ты думаешь, может одно сердце любить двоих? Встретился ты с Резой? Как ты, Мо? Где ты сейчас?»
— А Перепел уже убил Змееглава? — спросил вчера у Элинор кто-то из детей. — Скоро он придет спасти нас от Зяблика?
— Конечно! — ответила Элинор, бросив быстрый взгляд на Мегги.
Конечно…
— Мальчишка до сих пор не вернулся, — донесся до Мегги голос Эльфогона. — Пойти, что ли, посмотреть, куда он запропастился?
— Зачем? — тихо ответил Деревяга. — Он вернется, если сможет. А если нет, значит, его поймали. Я уверен, они прячутся где-то внизу. Лишь бы Баптиста от них поберегся, когда пойдет обратно.
— А как он побережется? — возразил Эльфогон с мрачной улыбкой. — Позади — великан, впереди — Зяблик, а Принц, скорее всего, погиб. Наша последняя песенка скоро будет спета и прозвучит не так красиво, как колыбельные Роксаны.
Ознакомительная версия.
