Внутри фургон выглядел неожиданно. Большую четырехколесную повозку превратили в настоящий дом на колесах. Онуава запаслась подушками, одеялами и меховой одеждой, по стенам стояли кувшины с водой, амфоры с вином, даже бронзовую жаровню не забыли.
— Если ты собираешься разводить огонь, фургон непременно сгорит, — выразил я опасение.
— Я же не дура, — спокойно ответила она. — Это на крайний случай. Вдруг лето выдастся слишком холодным и дождливым. В Галлии так бывает. У меня тут запасы. Есть вяленое мясо, сушеные фрукты, соль. Имей в виду на всякий случай. Вдруг понадобится. Я обо всем позаботилась, — самодовольно добавила она.
— Мне действительно кое-что нужно, но не мясо, и не фрукты. — Я старался говорить бесстрастным тоном, сохраняя на лице спокойное выражение. — Мне нужно другое... — и я рассказал ей о магии пола.
Онуава ахнула.
— Ты говоришь, что моего мужа избрали королем именно потому?.. — Она не договорила, но я видел, что она безоговорочно верит мне.
— Я просто рассказываю тебе, что и как происходило. Теперь я хочу повторить ритуал. Я должен быть уверен, что именно Верцингеторикс будет назначен командующим объединенной армией Галлии. Есть опасения, что эдуи будут против. Поэтому я прошу тебя помочь мне.
Онуава долго молчала. Я даже не слышал ее дыхания. Возможно, я опоздал со своим предложением, горько подумал я. Может быть, Онуава вовсе не желает победы галлам. Может быть, она, как и предполагал Ханес, в мечтах видит себя на римской колеснице, на римской вилле посреди роскоши? Какой из тебя знаток женщин? Мой внутренний голос звучал довольно издевательски. Эта гордая, чувственная, дикая женщина подобна кельтским женщинам из древних легенд. Она живет по собственным законам, подобно нашей земле, и у этих законов может оказаться совсем другой смысл...
— Я помогу тебе, — неожиданно резко сказала Онуава.
Я слишком погрузился в собственные невеселые мысли, и ее ответ застал меня врасплох.
— А-а, да, хорошо, — растерянно проговорил я, — но только...
— Что еще?
— Послушай, не стоит говорить об этом Риксу. Ему нравится верить, что он победит без помощи Потустороннего мира.
— Да понимаю я, Айнвар! — в голосе Онуавы слышался скрытый смешок. — Очень хорошо понимаю!
А вот я не мог сказать, что понимаю хорошо. И очень надеялся, что не совершу еще одной ошибки.
Вожди Галлии собрались в доме собраний Бибракте; все это были рослые статные воины, лучшие представители своих племен. Слово взял Котуат. Он призвал собравшихся как можно серьезнее отнестись к выбору командира объединенных сил Галлии, и трижды подумать, прежде чем голосовать. А я с женой Верцингеторикса в это время был в священной роще.
Ни одна женщина не похожа на другую; просто некоторые запоминаются надолго, а некоторые быстро забываются. Онуава явно относилась к первым. Она приняла участие в ритуале с таким жаром, что мне пришлось ее сдерживать; того гляди, она вторгнется в те области моего духа, которые предназначены только для Бриги. И она все время говорила.
— Так нравится? А так? А если я сделаю вот так? Ах, вот здесь погладь! Да, да, именно здесь! А так... ты чувствуешь? Хорошо?
Да, Онуаву забыть будет не просто. Нам удалось довольно быстро войти в должное состояние. Я уверился, что магия, творимая нами, окажется действенной. Наше соитие сопровождалось опаляющей радостью. А радость — это сила, это и есть могучая энергия пола. Радость окрыляет, поднимает к небесам. На пике нашего взлета Верцингеторикс был избран главнокомандующим армией Галлии.
После завершения ритуала мы разошлись из рощи разными путями. Я поспешил вернуться в крепость, чтобы принять участие в торжествах в честь избрания Рикса и нашей будущей победы. Онуава вернулась в свой фургон и там ждала, когда Рикс пришлет за ней.
За пиршественным столом я оказался по одну сторону от Рикса, а Онуава — по другую. Галлы до тех пор кричали здравицы своему избранному вождю, пока само небо, казалось, не переполнилось его именем.
Я подвинулся к Котуату.
— Все голосовали? Кто был против?
— Литавикк с самого начала был «за», — охотно принялся рассказывать Котуат. — А те два князи, ну, из всадников, которых якобы убил Цезарь, вот они были «против», и держались почти до конца. А потом вдруг передумали! И проголосовали за Верцингеторикса. А потом опять передумали, но было уже поздно. Его провозгласили командующим.
— И что теперь? Они со своими людьми останутся с нами?
— Да. Но я тебе прямо скажу: мне не очень по нраву сражаться рядом людьми, которые то «за», то «против».
— А тебе и не придется, — заверил я Котуата. — Все будет как всегда: эдуи будут сражаться рядом с эдуями, а карнуты — с карнутами. Это сейчас мы составляем объединенную армию, но даже Верцингеторикс не сможет сделать нас одним племенем. — А про себя я подумал, что мои пророчества могут и не сбыться.
Дальнейшее уверило меня в том, что Рикс все спланировал заранее, еще до голосования. Он собрал пятнадцать тысяч всадников и сделал основную ставку на эту силу. Перед сражением лично проверил оружие и снаряжение десятков тысяч пеших воинов, которые должны были поддержать кавалерию. От тех кланов, преданность которых вызывала сомнения, он взял благородных заложников. А потом он произнес пламенную речь. Среди прочего он рассказал и о том, как сжег собственные города, лишь бы не дать им попасть в руки римлян. Наверное, даже я бы лучше не сказал о важности жертвы... хотя на самом деле его речь в большой степени была разработана мной.
Патрули по нескольку раз в день докладывали нам о действиях Цезаря.
— Цезарь понял, что наша кавалерия сильнее, — говорил мне Рикс. — Наши пятнадцать тысяч всадников не дают ему покоя. Он отправил офицеров через Рейн за германцами. А ты знаешь, что лошади у них никакие. Так вот, он приказал заменить их коней на лучших, отобрав их у своих же офицеров!
— Вот уж не думаю, что его офицерам это по нраву! — заметил я.
— Если бы я попробовал так действовать с галлами, они бы враз восстали. Интересно, как Цезарь умудряется держать своих людей в повиновении?
— Страхом. И уважением.
— И, наверное, еще любовью, — сказал Верцингеторикс, задумчиво прикрыв глаза. — Они же должны его любить...
— Твои люди тебя тоже любят.
— Кто-то любит, а кто-то — нет, Айнвар. От недавних врагов любви не дождешься.
На рассвете следующего дня лагерь разбудили звуки труб. Перед воротами Бибракте Рикс опять держал речь. Но даже его мощный голос могли слышать только передовые ряды, до задних рядов было не докричаться.
— Цезарь идет! — выкрикивал Рикс. — Его легионы идут к границам лингонов. А это значит, что он собрался в Провинцию за подкреплениями. Наша задача — не позволить ему! Мы выступим навстречу и, наконец, сокрушим его!
С трудом пробираясь через суету лагеря, я дошел до командного шатра. Рикс как раз вышел наружу. Я тут же спросил:
— У тебя есть вести о пленниках, которых держит Цезарь?
Он с удивлением посмотрел на меня; вряд ли он думал о пленниках вообще.
— Наверное, он таскает их с собой, — предположил он. — Эй, ты! — закричал он слуге. — Приведи моего вороного!
Рикс приказал выступать перед рассветом. Так часто поступал и Цезарь. Я не успел сходить в рощу, не успел пообщаться с Потусторонним, изучить знаки и знамения. Солнце еще не встало, а я уже был на лошади и скакал в облаке пыли, поднятой Верцингеториксом и другими воинами свободной Галлии. Они опять колотили оружием по щитам и распевали воинственные песни, чтобы разогреть кровь.
Когда мы поднялись на первый холм, я оглянулся. Землю позади покрывали шрамы от костров, повсюду торчали пни, оставшиеся от деревьев, срубленных на эти самые костры. Вся зелень была вытоптана, а молодая жизнь, совсем недавно тянувшаяся к небу, превратилась в море грязи, заваленное навозом и грудами мусора. Я вспомнил о том, что так же выглядела земля, когда гельветы стронулись с обжитых территорий в начале войны. Ни одно племя не хотело пропускать их, опасаясь такого же разрушения, которое я видел сейчас позади. Тогда некоторые племена просили защиты у Цезаря, стремясь не допустить разорения. Теперь армия Галлии разоряла землю, которую она хотела спасти от Цезаря. Таков лик войны, размышлял я.
