– Самое время летопись зачинать писать. Вон, Данила как раз в монахи собирался – он с летописью и совладает, как левой писать обучится.
Невдалеке кудеяров белоглазый Ерема перевязывал чернобородому Даниле руку выше локтя – ордынская сабля начисто срезала кисть, сжимавшую булаву. Олексич сочувственно подмигнул Даниле, мол, живы – это главное. Могло и хуже случиться. Тот растерянно улыбнулся в ответ обескровленными губами.
Князь покачал головой.
– То не победа, – сказал он хмуро. – То так, шайку упырей истребили. На всю Орду, чую, силушки не хватило бы. Копить ее надо, силушку.
Князь бросил взгляд в сторону громадного пожарища, что еще обильно дымилось на том месте, где совсем недавно стоял Козельск.
– Новгород надобно укреплять на случай, коли Орда все ж вздумает до нас дойти. И крепости будем строить по Шелони-реке, подобные козельской, – коли ливонцы, шведы али Литва с запада полезут, лучшей защиты не придумаешь. А ты – летопись. Не о чем пока летописи писать. Вот кабы град оборонили…
Князь обернулся к воинам.
– Новгородцы! Вы покуда раненых ищите да перевязывайте. А дружина – по коням. Надобно на пожарище все перевернуть, авось кто жив остался, в подполе схоронился…
Но, не доезжая пожарища, дружина остановилась у пирамиды из человечьих голов. Так и стояли молча. Слов не было. Лишь кулаки сжимались до каменной твердости да озабоченно косили глазами на хозяев умные кони – чуяли, что в душах людских делалось.
Князь спешился и низко поклонился страшной пирамиде.
– Спасибо вам, братья, – тихо произнес Александр Ярославич. – За стойкость вашу, за мужество – спасибо. И простите, коли сможете.
Обернувшись, повелел:
– Яков, останься с десятком молодцев. Похороните останки в одной могиле.
И вскочил в седло.
– Остальные – за мной…
То, что когда-то было городскими улицами, сейчас напоминало русла ручьев. Кровь была повсюду. Сапоги по щиколотку утопали в бурой жиже, источавшей удушливый сладковато-гнилостный запах. В вязких лужах лениво барахтались сытые мухи, а от вороньего грая звенело в голове – казалось, черные хищники слетелись сюда со всего света.
– Князю-то вашему сколько годков было? – спросил Олексич, пряча от вони лицо в платке, расшитом невестой.
– Малой он. Только от титьки оторвался, – потерянно ответил Тимоха. Не укладывалось в голове, что это и есть его город, в котором он родился, рос, постигал воинскую науку…
– Даже если и не зарубили нечистые, не иначе, в кровище утоп, – покачал головой Гаврила.
Впереди них шел князь Александр с лицом белым, словно у покойника. Он уже самолично раскидал пару завалов – благо, силушки было в нем хоть отбавляй, на медведя в одиночку с рогатиной ходил – но везде были только трупы. Мужские, женские, детские… Ордынцы рубили всех без разбору, заливая город кровью его защитников.
– Пленные после сечи есть? – хрипло спросил князь.
– Один точно есть, с новгородцами в лощине остался, – отозвался Олексич. – Повезло ему, что меч бросил. Кудеяровы молодцы его речь перевели – грит, жить боле не хочет после содеянного.
– Проследи, чтоб не убили, – бросил Александр, принимаясь за очередной завал из горелых бревен. – Разбойнички с новгородцами увидят, что его соплеменники сотворили – растерзают.
Над завалом взметнулось возмущенное воронье. Стая покружила немного, лениво поорала на людей, помешавших пиршеству, и опустилась неподалеку – разбираться с обозленными людьми было опасно, и делить особо нечего – отлети на два взмаха крыла в любую сторону и снова питайся от пуза хоть до самой зимы.
Из-под завала послышался слабый писк. Князь набрал в грудь поболе воздуху и взялся за обугленное стропило обвалившейся крыши. Подоспевшие витязи принялись помогать.
Ррраз!
Горелое дерево отвалилось в сторону, взметнув в воздух тучу черной сажи.
На обожженных бревнах лицом вниз лежала старуха в простом крестьянском зипуне. Под ее правой лопаткой торчало ордынское копье, всаженное в тело по самое древко. Видать, уже после того как обвалилась изба, настигло ее то копье. А она уж из последних сил заползла под обгоревшую кровлю, из-под которой степняки поленились ее доставать.
Писк стал слышен сильнее. И шел он из-под мертвого тела.
Дружинники осторожно подняли труп.
– Глянь-ка, малец! Живой?
Меж двух бревен словно в люльке лежал ребенок в залитых кровью пеленках. Острие копья, пробив насквозь тело его спасительницы, лишь распороло холстину у горла, не причинив вреда.
Князь шагнул вперед и поднял на руки заходящийся в крике сверток. А меж бревен остался лежать незамеченным залитый кровью старой няньки золотой крест с цепочкой, перебитой ордынским копьем.
Крик сразу стал тише. Ребенок всхлипнул еще пару раз – и потянулся к изображенному на нагрудной броне Александра Ярославича всаднику, поражавшему копьем крылатого змея.
– Живой, – улыбнулся князь. – Значит, и город жить будет. Что, Кудеяр, отстроишь со своими молодцами Козельск заново? В Новгородские земли, сам знаешь, тебе до поры путь заказан.
– Отстроим, отчего не отстроить, – вздохнул подошедший атаман лесных разбойников. – Главное, князь, чтоб, случись чего, вновь подмога не опоздала.
На лицо Александра Ярославича набежала тень.
– Твоя правда, Кудеяр, опоздали мы сегодня с подмогой. С себя я в том вины не слагаю. Но, видит Бог, не опоздаем завтра. И впредь всегда вовремя мечи свои обнажать будем, пока не очистим Землю Русскую от нечисти. В том клянусь на этом пепелище кровью убиенных русичей. И еще клянусь, что не забудем мы той святой крови вовеки…
– Так на чем мы остановились?
– «Жители Козельска, собрав совет, порешили не сдаваться Батыю, сказав: „Хоть наш князь и молод, но положим жизни свои за него и, здесь славу сего мира приняв, там небесные венцы от Бога примем“, – повторил послушник.
– Истинно так, Василий. Продолжай.
Монах погладил деревянным двуперстием чуть посеребренную сединой черную бороду.
Отрок вновь окунул перо в чернильницу, осторожно стряхнул лишнее о край, чтобы избежать кляксы, и приготовился писать.
– Татары же бились у града…
– Отец Даниил, а почему надо писать «татары»? – перебил послушник. – Наш конюх Шонхорка, ну, тот, что тогда сам Козельск осаждал, а после в полон сдался и крещение принял, говаривал, будто татар-то в Орде вовсе мало было. Все больше нируны, кераиты, тангуты, меркиты, найманы…
– Где ж мне на всех в харатье места-то взять? – развел руками монах. – Да и потом летопись – это чтоб потомки поняли, об ком речь идет. Татар-то каждый знает, а твой найман – поди пойми, кто он такой?