Что-то тяжелое соскользнуло по камням у нее за спиной, и этот кошмарный мальчишка, этот полумужчина, Змееглаз, отодвинулся от края источника и заговорил с ней. Ее онемевший от холода разум с трудом воспринимал слова. Смерть, смерть, он толковал что-то о смерти. Он протянул к Луису руку и подул в его сторону. Луис не обратил на это ни малейшего внимания, а на лице Змееглаза отразилось недоумение.
Вой зазвучал у входа в тоннель, и Беатрис обернулась, чтобы увидеть волка.
Это был Аземар, хотя с ним произошли чудовищные перемены: его глаза горели в свете ламп зелеными изумрудами, тело стало каким-то перекошенным и бесформенным, напоминая собой выкопанный из земли корень, мышцы налились, налились так, что выпирали, искажая силуэт. Одно плечо у него было выше другого, на руках когти, челюсти вытянулись, а зубы больше походили на кабаньи клыки, и язык торчал из пасти, почерневший от крови.
Глаза Змееглаза широко раскрылись от ужаса.
— Я не желаю вести никакие переговоры с этой тварью, — заявил он и спрыгнул в воду. Этот плеск, по-видимому, привел в чувства Може. Он уставился на свой меч, будто пытаясь понять, для чего нужна подобная штуковина.
Аземар — точнее, существо, в которое он обратился, — заговорил:
— Что со мной происходит? Я пришел за тобой. На протяжении многих жизней я шел за тобой, не отвергай меня теперь. Элис, Адисла, Беатрис, не отвергай меня.
— Я не принадлежу тебе, Аземар.
— Неужели ты не помнишь свет на горах? Неужели не помнишь, в чем мы поклялись друг другу среди холмов? Я твой, я вернулся. Я весь твой.
— Я помню, — сказала Беатрис. — Я помню боль, и страдания, и любовь, которая умирает от клыков волка.
— Я не хочу этого, — ответил Аземар, — но и покинуть тебя я не в силах. Мной правит нечто, чему я не могу противостоять. Я ел. И меня поглотило что-то. Глаз волка следит за мной. — Казалось, слова мучают его, он перепрыгнул через водоем и вжался в стену пещеры, вцепившись в скалу огромными когтями.
— Не подпускайте ко мне эту тварь! — выкрикнул Змееглаз. — Он точно чего-то хочет от меня!
«Истории, которую ты рассказывал бледнокожему богу. Расскажи ее теперь».
В голове Луиса звучал голос девочки.
Ответил Змееглаз:
— Какую еще историю?
«О боге, который умирает, чтобы ублажить судьбу».
— Я знаю тебя, девочка. — В глазах Змееглаза сквозил неприкрытый страх.
«Ты всегда меня знал».
Змееглаз лепетал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Здесь так мало тех, кого нужно убить. Я не могу подойти к стене, пока он стоит передо мной. — Он указал на Аземара.
«Волк Фенрир стоит перед тобой, истребитель богов, рычащий и воющий от голода. И кое-кто еще лежит на пороге, как это заведено у богини. Ее судьба не видна и не решена. Ее нить еще не спрядена, узел ее смерти еще не развязан».
«Норна Верданди здесь, повелительница настоящего, призывающая волка, носительница воющей руны, мать. Волк убьет ее. Ее судьба предрешена. Норна Скульд здесь, будущее, ее пальцы сплетают невидимые течения, смерть и даже бессмертие. И старая норна здесь. Урд. Прошлое, бессмертное, вечное. Она правит землями, куда попадают герои. Люди называют ее Памятью, и еще ее зовут Хель. Нас трое, и он три в одном».
— Кто? — Змееглаз озирался вокруг, отчаянно силясь отыскать источник звука.
«Он ждет, бестелесный, в воде, три его восьмерки. Боги и люди сведены вместе норнами, чтобы каждый сыграл свою роль».
— А что будет с Луисом? — спросила Беатрис.
«Один человек все равно умрет». Это произнесла призрачная девочка.
— Только не он, потому что я его не вижу, — сказал Змееглаз. — Те, кого можно убить, будут убиты.
«Он прячется от судьбы, как прячешься ты».
— Какая у него судьба? — спросила Беатрис.
«Умереть, чтобы ты смогла освободиться от вечных мучений. Клубок смотан, нити судьбы опутали его».
— Я лучше сама погибну тысячу раз, чем позволю причинить ему зло! — воскликнула Беатрис.
«Он должен умереть. Источник ясно показал. Нить будущего вот-вот размотается».
Когда призрачная девочка снова заговорила, седовласый воин вдруг вспомнил, для чего нужен меч. Он кинулся к Луису по воде, однако Аземар спрыгнул со скалы и выбил оружие из его рук.
— Как бы там ни было, он мой друг, — проговорил он, высовывая жуткий язык из усеянной зубами пасти.
Откуда-то донесся еще один голос, выкрикивающий ритмичные слова. На этот раз говорила не девочка. Голос был необычный, гортанный. Сначала Луис подумал, что он исходит прямо из кроваво-красных вод источника, однако понял, что это говорит человек-волк, только голос его изменился, стал иным.
— Там она видела —
шли чрез потоки
поправшие клятвы,
убийцы подлые
и те, кто жен
чужих соблазняет;
Нидхёгг глодал там
трупы умерших,
терзал он мужей —
довольно ли вам этого?[27]
Громадные зубы Аземара замерли у уха седого воина, с языка на шею Може закапала слюна.
— Я положил конец убийствам, — проговорил Аземар, и его голос проскрежетал, словно разбухшая дверь по каменному полу. — Я служу церкви и ищу лишь покоя. Не вынуждай меня.
Може сделал то, чему его учили с младенчества. Он взмахнул клинком и отсек от бока волка большой кусок плоти. Зверь испустил жуткий вопль, когда изогнутый меч полоснул его по телу, он вцепился в руку Може, вырвал ее из сустава и швырнул конечность, все еще сжимавшую меч, в поток.
Оставшейся рукой Може тянулся к ране в волчьем боку, чтобы расширить ее, однако движения его были слабы и замедленны. Волк схватил воина и ударил о камни. А затем прыгнул сверху и начал рвать его тело на куски.
Луис ощутил на пальцах что-то теплое. Он поднял руку. Кровь. Но не его. Беатрис тяжело привалилась к нему. Аземар, отбрасывая руку с мечом, попал прямо в нее, и теперь она была серьезно ранена.
— Помогите ей! Помогите!
Элиф заговорил, как будто в трансе:
— Мы боролись напрасно. Неужели колесо повернется снова? И мертвый бог придет, предложит свою жертву, и норнам придется принять ее?
— Нет! — прокричал Луис. — Нет!
— Снова и снова будет она страдать и гибнуть? Ей будет вечно отказано в нежности, ее жизнь будет вечно омывать кровавый прилив? — Глаза Элифа были пусты, он удерживал под водой тело матери, и казалось, что слова, которые он произносит, принадлежат не ему.
— Я не допущу, чтобы такое случилось! — Луис пытался зажать рану Беатрис, но кровотечение не прекращалось.
Аземар рвал и глотал мясо, лицо его гротескно кривилось, волчьи глаза горели изумрудами в свете ламп.
