Звезда, кажется, совсем не зашла за кругозор, хотя ее белый диск пропал из наблюдения, расчертив серебристыми полосами, зеркальную гладь воды, озера Дана. Фиолетово-серебристым смотрелся и сам небосвод, затмивший проседью планету Перундьаг, всегда выступающую справа от пирса своими рыхлыми окоемами.
Прозрачный из хрусталя причал, стыкующийся с храмом, иным своим концом входил вглубь озера Дана, каковое окружало слободу Вукосавку. Восседающая на полусферическом храме (который отражал от своей полупрозрачной поверхности отдельные лучи фиолетового с прожилками серебра) огромная статуя Аруна Гиридхари и вовсе казалось иссера-серебристой, обок коей витал густой лиловый дымок. Подавляя на ней не только зелено-сизые оттенки, но и коричневые полутона. Оставляя насыщенными в фигуре Аруна Гиридхари сидящим в позе пуспа только стыки на складках одежды, пластины пояса, имеющие там оттеночные, синие цвета. Со вскинутых вверх рук, согнутых в локтях, и развернутых ладонями к небу, негуснегести сейчас изливались потоки сине-серой воды, оная большей частью скатываясь со стен храма, попадала в озеро; на широкие, сизо-зеленые листья с загнутыми вверх краями; на сомкнутые, голубоватые, грушевидные соцветьях покрывающие Дану и на хрустальный прозрачный причал не каплями воды, а крупными серебряными звездами.
Камал Джаганатх сидел на самом краю пирса, опустив ноги в воду, и наблюдал, как на противоположный берег Даны, прилетев, опустилась стая птиц гарудах, почасту издающих низкий сип. Расплющенные их тела, в виде диска ромбовидной формы, срощенные с головой и кожистыми крыльями, имели длинные в виде шнура хвосты. Не обладающие опереньем, они все еще просматривались парящими над водой, порой поблескивая синевой света с ярким всплесками серого от падающих на них лучей Рашхат. А расположенные по бокам головы четыре глаза, словно перекликающиеся игрой света с желтыми пятнами находящимися подле, придавали птице состояние призрачности, эфемерности. И если бы не почасту щелкающий клюв, указывающий на ее жизненность, принцу могло показаться, что и он, и Дана, и Велесван есть только выдумка его диэнцефалона, не более того. Выдумка, переложенная на бумагу или изданная электронной книгой, где-то в Интернет ресурсе в далекой Галактике Вышень — Млечный Путь, названной так, определенно, в честь славянского бога Вышеня, одной из ипостаси единого бога Рода (в индийской традиции прозванного Вишну), в еще более удаленной Солнечной системе, на планете Земля. Впрочем, гнусавый птичий хор, не только тех, что долетал изредка из лесов окружающих Вукосавку, но и самих гарудах, своими долгими, растянутыми или резкими звуками, зачастую дребезжащими, щелкающими, шуршащими, чавкающими, рыкающими, всхрапывающими, всякий раз возвращал в нынешний момент времени Камала Джаганатха.
Он пришел на причал ночью, с разрешения Аруна Гиридхари, потому что теперь ему дозволялось много больше в связи с его титулом и возрастом. Да и по наущению главного дхисаджа, ассаруа стал больше доверять желаниям собственного наследника, понемногу давая ему столь надобной свободы. Однако вследствие внезапности фантасмагории, все также купаться в озере без Аруна Гиридхари не позволялось.
Да и сам приход ночью на Дану разрешен был только в сопровождение халупника и пятерых рабов. Халупник у принца теперь имелся свой. Тот самый, коего когда-то подарил дайме асгауцев Хититами Сет, а велесвановец Сапан обучил языку и традициям.
Туви, из всех выбранных имен, именно так решил назвать собственного халупника Камал Джаганатх. Он мало чем отличался от представителей своей расы, имея плоско-растянутое туловище, темно-стального цвета влажную кожу, мощные и очень длинные нижние конечности с овальными стопами, завершающиеся тремя расставленными пальцами с крупными с когтями на концах и четырьмя руками. И на взгляд Камала Джаганатха всего-то разнился со своими соплеменниками отличительными чертами морды, расположенной на узкой, длинной голове с мягким хоботком сверху над которым имелись прорези для ноздрей, а выше располагался один небольшой с коричнево-черным отливом глаз.
Туви, как и обещал Хититами Сет, и впрямь помнил все о своей прежней жизни на Земле, он опять же сохранил рефлексы и накопленные за жизнь способности. Однако, как и положено, был лишен свободомыслия, независимости, и в обязательном порядке в искусственной форме в нем имелась подчиненность будущему хозяину. В разговоре с Камалом Джаганатхом он сознался своему нубхаве, что на Земле был достаточно богат, проживал с ним в одной стране и занимал определенный, высокий, государственный пост. Посему в его распоряжение находились не только дома, квартиры, счета в банках, но и возможность брать взятки, обманывать, расхищать государственные деньги, имущество.
Хотя для велесвановцев он оказался очень бестолковым и ленивым, не раз раздражая тем принца, негуснегести и как итог, получая выволочки от старшего халупника, Ури.
По крайней мере, Туви нельзя было отказать в уме, и если мыслить стандартами солнечников образованности. Ибо он с легкостью перекладывал стихотворные формы землян на язык велесвановцев. Вероятно, по этой причине в свой срок дайме асгауцев его отобрал и сберег в нем память.
Собственно из-за этой способности Туви сохранял столь привилегированное место среди своей расы, оставаясь халупником принца и наследника Аруна Гиридхари. И по сей причине не лишался памяти. Оно как вопреки возникающему в Камале Джаганатхе раздражению на мысли Туви, так-таки сам принц всегда вступался за него, когда негуснегести предлагал его сменить в связи с нерасторопностью.
— Туви, ты ноне замолчишь? — недовольно продышал Камал Джаганатх, снова уловив мысли халупника о своей горемычной судьбе. Порой ссасуа не удавалось, прикрыть свой диэнцефалон выстроив брезжащий свет между ним и всем тем, что находилось подле. Это проходило не только в минуты волнения, но и когда принц задумывался о тревожащем его, вот как сейчас. Посему и смог уловить мысли сидящего на корточках в пяти метрах от него халупника, враз услышав его чуть бурлящее дыхание, в коем теперь просквозил страх.
Ссасуа также разком выдохнул через рот и увидел, как выпущенный воздух дрожащей зябкой волной стал расходиться по кругу, опоясывая в первую очередь его голову, и прикрывая диэнцефалон.
— Ты, знаешь Туви, был такой мудрец, солнечник, — проронил Камал Джаганатх, кажется, полностью зафиксировав собственную голову в колеблющихся подле волнах. — Персидский поэт, философ, математик, он писал рубаи, четверостишья, Омар Хайям, — дополнил он, переходя на перундьаговский, не очень-то надеясь, что халупник его поймет. Ибо Туви теперь говорил только по-велесвановски, как и мыслил, слышал.
