Глаза жабы злобно блестели, и девушка догадывалась, что хотя чудовище и принимают тут, но само оно всех собравшихся ненавидит.
Казалось, присутствие самой Бриксии не вызвало интереса у пирующих. Ни одна пара глаз не выразила удивления, на неё даже не смотрели. Она не понимала, с какой целью оказалась здесь. А потом…
Девушка больше не стояла беспомощно перед троном. Она с изумлением поняла, что по какому-то капризу приведшей её сюда силы теперь висит в воздухе над пирующими, так что одним взглядом может охватить весь зал.
Высокий трон лорда, как и до сих пор во всех крепостях, стоял лицом к большой двойной двери зала. И вот с грохотом, от которого стихли все разговоры пирующих — Бриксия слышала их как лёгкие вздохи ветра, — створки двери не просто распахнулись, они отлетели в стороны, ударившись о стены. Как будто летний гром прозвучал в зале.
В широком проёме — эта дверь могла пропустить целый отрад вооружённых солдат в строю — стоял человек. Как и лорд этого зала, он был одет не для пира, но также в кольчугу и шлем. Плащ был отброшен на спину, словно для того, чтобы освободить руки.
Но меч у человека покоился в ножнах, а другого оружия у него не было. Кроме ненависти на лице. И Бриксия, которая при первой встрече назвала Марбоном владыку зала, была теперь почти убеждена, что не ошиблась бы, назвав так пришельца.
Он не стал сразу входить в зал, как будто ожидая приглашения от лорда на троне. Стоял, спокойно разглядывая собравшихся, а за ним видны были другие воины.
Впечатление было такое, словно взрослый стоит в кругу детей. Воины, как вставшие по бокам от него, так и плотно собравшиеся за спиной, были такого роста, что он сам казался гигантом. Но воины эти были отнюдь не детьми, обладая внешностью взрослых, часто даже пожилых мужчин.
И тела у них были не коренастые, как у гномов, а стройные и изящные. Доспехи не закрывали только руки и красивые лица. А всё остальное — в кольчугах цвета перламутра, из перекрывающих друг друга пластин, и шлемах на головах — либо настоящих раковин, либо сознательно повторявших их рисунок.
— Приветствую, родич…
Молчание, наступившее после грохота, с которым раскрылись двери, нарушил лорд, хозяин зала. Он слегка улыбался, но неприятной, насмешливой улыбкой.
Человек у входа посмотрел ему прямо в глаза. Он не улыбался. Напротив, лёгкие морщины в углах рта и глаз говорили, что он с трудом сдерживает ярость. И дальше в зал он не входил.
— Ты не сообщил, что окажешь нам честь своим присутствием, — продолжал лорд. — Но для родственника всегда найдётся место в Катале…
— Такое же, как в Ан-Яке? — впервые заговорил вновь пришедший. Говорил он негромко, и у Бриксии появилось странное ощущение, что в ней тоже возникает напряжение, подобное тому, с каким пришелец еле справлялся.
— Странный вопрос, родич. Что бы он значил? Может, у тебя и твоего водяного народа какие-то неприятности?
Человек у двери рассмеялся. «Правильный вопрос, Элдор! Неприятности, говоришь? А почему ты спрашиваешь? Ведь ты умеешь читать мысли, у тебя много глаз и ушей, слушателей травы, птиц и всего остального, и ты должен знать, что случилось».
Лорд покачал головой. «Ты переоцениваешь мои возможности, лорд Зарстор».
— Да, неприятности, — взорвался Зарстор. — Те, что происходят от злых желаний, от сношений с силами, одна мысль о которых грязнит человека. У меня нет таких возможностей, как у тебя, Элдор, но я слышал о призывах, переговорах, свиданиях, о том, что началось странное оживление. Мне говорили о Проклятии…
Когда он произнёс последнее слово, снова наступило молчание… такое молчание предшествует громкому боевому кличу. Никто из сидевших за столом не шевельнулся. Они как будто мгновенно застыли.
Молчание нарушила женщина с белыми камнями.
— Ты говоришь в гневе, лорд Зарстор, и слишком торопливо.
Впервые взгляд Зарстора оторвался от Элдора; пришедший взглянул на женщину и сразу снова на лорда, как будто у него имелась причина постоянно видеть хозяина зала. Заговорил он уважительно, но при этом не смотрел на женщину:
— Ваша светлость, я сердит, да. Но человек имеет право сердиться на несправедливость и тем вооружиться против зла. У моих друзей тоже есть силы. На меня и на Ан-Як наложено Проклятие… Перед твоим алтарём, в полном свете луны я готов поклясться в этом!
Женщина повернула голову и взглянула прямо на Элдора.
— Мы услышали, что на лорда и его землю наложено Проклятие. На это должен быть дан ответ…
Улыбка Элдора стала шире. «Не беспокойтесь, ваша светлость. Разве не правда, что отношения родственников — тайна, и должны оставаться только между ними?»
Но теперь вмешался юноша в шлеме с гребнем в виде лошади. В тени его шлема видно было, как он нахмурился.
— Да, лорд Элдор, только родич может вмешаться в спор двух родственников, таков обычай. Но Проклятие — не такое простое дело, чтобы забыть о нём без обсуждения. С самого начала оказавшись здесь, я задаю себе вопрос, почему оказана такая честь некоторым из присутствующих, — и он лёгким наклоном головы указал на жабу и птицу-женщину на другом конце стола.
Среди гостей поднялся негромкий ропот, как показалось Бриксии, одобрительный. Но ни жаба, ни птица-женщина не проявили ни удивления, ни гнева.
Вслед за ропотом раздался голос женщины с зелёными волосами, голос лёгкий, как шелест весенней листвы:
— Лорд Элдор, невежливо гостям так говорить, но в наше время, когда силы стоят против сил, может быть, разумно тебе забыть о вежливости и всё-таки ответить…
— Правильно говоришь ты, леди Лалана, что невежливо спрашивать у хозяина, почему и кого он приглашает на пир. Но так как в нашем обществе все откровенны… что ж, мне не нужно скрывать свои поступки, — он говорил уверенно и высокомерно.
— Это правда, что есть отчуждение между нами, из Арвона, и теми, кто живёт в дикой местности. Главным образом потому, что никто не задаёт себе вопроса о причине этого. У нас нет общей крови, мы разных родов, но мы долго мирно жили по соседству…
Женщина в белых камнях встала. Бриксия подумала, что та своим спокойным лицом хочет упрекнуть говорящего. Женщина подняла руку к груди и сделала жест, за которым девушка не смогла уследить. Но в воздухе вспыхнул белым огнём символ. Несколько мгновений он и оставался белым, как свет полной луны летом. Но потом словно кровь стала примешиваться к нему и загрязнять белизну. Розовый оттенок становился всё темнее, но края символа оставались чёткими и хорошо заметными.