— И потом забыл…. - жестко напомнил Креймон. Аранрод опустила голову, кончики ее пальцев снова вспыхнули.
— Нам пора. Гвин призывает меня. Его голос звучит внутри меня, сжигает изнутри. — сказала она. — Я тоже сильно скучала по дому, Креймон, но ты должен знать. Еще есть минута, я потерплю боль. — Аранрод посмотрела в глаза Джона, в них мелькали кровавые всполохи. — В Авалоне мы никогда не сможем даже коснуться друг друга.
— Почему? — вскинув голову, спросил Креймон. В синих глазах отразилось недоумение и тоска. — Что теперь нас разделяет? То, что я человек? На разве в Авалоне не стираются грани?
— Я — Богиня, Джон, а ты верный слуга другого Бога. И это еще далеко не все причины. Узнав полный перечень, ты сам не захочешь знать меня. Это из-за меня Гвин ап Нуд погрузил тебя в сон, который длился три тысячи лет.
— Из-за тебя? — смесь гнева и изумления отразилась на лице Креймона.
— Я слишком увлеклась тобой. Мы были детьми. Помнишь маленькую девочку с косами до пят? Ты встречал меня в лесу, где изучал травы и слушал звуки природы. Мы смеялись и играли. Я научила тебя языку птиц. И когда ты достиг зрелости, я перестала приходить. Мне было больно смотреть на тебя, и чувствовать запретную и в то же время священную любовь.
— Я никогда… — он осекся, не сводя глаз с бледной красавицы. — Не смотрел на тебя так.
— Да, ты не смотрел. — горькая улыбка тронула губы Аранрод. — Ты вырос и женился на смертной женщине, у тебя родились дети, и ты готовился стать друидом, проповедником воли Гвина на земле. Но я не желала смириться, невидимой тенью навещая тебя по ночам. Я стояла в изголовье кровати, презирая себя и все душой ненавидя твою жену. Боль, ярость и страдания — вот, что дарила мне любовь к тебе. Конечно, мои отлучки не могли остаться незамеченными. Дон приказала мне забыть, но как я могла? Одержимость смертным — страшный грех и ослушание. А наказан был ты. Они думали, что время излечит раны, остудит страсть, но даже бездыханным, погруженным в ледяной сон ты был мне дороже и ближе, чем тот, кого Великая Дон выбрала мне в мужья.
— Ты замужем…. - эхом отозвался Креймон, плечи его обреченно поникли.
— Да. Наверно, с этого нужно было начать. Я никогда не любила своего мужа, я не хотела знать своих детей. Я — ужасная мать, раз любовь к тебе ставила выше родных отпрысков. Двое сыновей, чудесные белокурые мальчики. Теперь уже мужчины. Я оставила их, чтобы вернуть тебя.
— Кто он, Дж… Аранрод?
— Гвидион фаб Дон.
— Твой брат. — горько усмехнулся Креймон. — Ничего не изменилось на небесах. О, Боги, вы погрязли в пороках.
— Мы давно не живем вместе. Я не хотела этой свадьбы, но брак был предрешен задолго до того, как я стала взрослой.
— Ты родила ему детей. — холодно напомнил Джон. Аранрод протянула руку и коснулась щеки Креймона.
— Я бы отдала все прожитые годы за одну нормальную короткую жизнь с тобой. Я бы хотела, чтобы мои дети были твоими. В Авалоне у нас нет будущего.
— Я ничего не прошу у тебя, Божественная. Я не знаю тебя. Я любил трижды, но ни одна из моих избранниц не была тобой. Твоя любовь принесла в мою жизнь одни разрушения.
— Почаще повторяй себе то, что ты сказал сейчас, и мы избежим наказания. Мне больно слышать твои слова, и еще больнее осознавать, что они не правдивы, но только так ты защитишь себя от гнева Дон и моего мужа. Теперь мы все сказали друг другу. Больше возможности поговорить у нас не будет, любимый мой. Целая вечность впереди, но она не радует меня. Как жаль, что ты не послушал Джейн Браун…. - золотая слеза стекла по форфорово-белой коже Аранрод. Она взяла руку Креймона и крепко сжала ее.
— Ты готов? — спросила она. Джон повернул голову, чтобы взглянуть в лицо женщины, которую, по сути, видел впервые за четыре тысячи лет. Он сказал, что не знает ее, но это было ложью. Сложно объяснить, что заставило его полюбить каждое воплощение Аранрод в мире смертных. Шестое чувство или подсознание подсказывали ему, что перед ним существо особенное и неземное. Разве не божественный свет и хрупкость Элизабет Сомерсет пленили его пятьсот лет назад? А Джейн Браун? И ее невинная святость, нежность и чистота широко-распахнутых робких глаз? Он откликался на могучий великий зов любви Аранрод. Он любил ее во всех обличиях. Но как богиню принять не мог.
— Мы можем остаться? — понимая абсурдность своего вопроса, Креймон с надеждой взглянул в позеленевшие от слез глаза.
— Слишком поздно. — тихо отозвалась она. — Прощайся со своими друзьями.
Роуз и Брайан, упав на колени, с благоволением смотрели на мерцающую богиню. Она неуловимо менялась. Простое платье растворилось, и вместо стройное тело Аранрод нежными легкими складками укрыли белые длинные одежды, которые тускло сияли, словно были сплетены из лунного света, волосы живым серебристым водопадом заструились по плечам, опускаясь до самых пят.
— Проживите остаток жизни достойно. Не упустите ни одного мгновенья счастья. Вам дано многое, больше, чем я когда-либо мог подарить или пообещать. — сказал Креймон, с грустью улыбаясь своим верным последователям.
Богиня и ее возлюбленный посмотрели друг на друга, руки их переплелись, а тела растворились в холодной загадочно-печальном свете луны.
Джон Креймон, наконец, обрел свой Авалон.
Если бы человечество знало, что ждет их за чертой смерти, то поспешило бы умереть. Ибо ни один смертный не в силах преодолеть заклятие и узреть истинный рай на холме Гластонбери Тор. Укутанный туманами и надежно защищенный магическими заклинаниями повелителем волшебной страны фей, он величественно смотрит в небо. У его подножия, спускаясь, словно легкая вуаль с прекрасного лица богини, простираются на тысячи километров ярким пестрым ковром чудесные долины, "с ручьями эля и реками, текущими медом и вином", тысячелетними дубами-великанами, родниками, полными живой воды, от одного глотка которой можно приобрести вечную молодость и бессмертие. Тихий, мелодичный шепот рек, игриво сбегающих с холма и живописным узором ложившихся на слепяще-красивые долины, бессмертное журчание ледяных источников, музыкальная игра листьев на ветру — все это лишь несколько нот в неземной, прекрасной и неповторимой мелодии этого пристанища для Богов. В разноцветной, играющей всеми цветами радуги листве огромных деревьев, вершины которых, кажется, пронзают ослепительно-голубой с переливающимися розовым и бирюзовым невыразимо-высокий свод неба, спрятались невиданные птицы, чьи голоса вливаясь в аккомпанемент других не менее приятных звуков, создают единую песню. Песню неба и земли, песню природы, песню воды, весны и любви, песню вечности. Ни один смертный не слышал этой волшебной музыки, и только в момент последнего вдоха, на тонком волоске жизни, эта райская музыка уносит его на волнах непередаваемого трепетного блаженства в колыбель вечности.
