Людоеды мазанули его шею слева и справа какой-то липкой заразой и прикрепили к ней два электрода.
— Если будет тошнить, — предупредил Флориан, — постарайтесь отвернуть голову в сторону, чтобы ничего здесь не закоротить.
— А что, это очень возможно?
— Бывает все, сэр, — чопорным голосом сказал Ариэль. — Может случиться, что вы к тому же обгадитесь.
К своему полному ужасу, Вилл почувствовал, что на глаза ему набегают слезы, и постарался их сморгнуть.
— Пожалуйста, — попросил он, — только не так. Позвольте мне умереть хоть с каким-то подобием достоинства.
Ему никто не ответил. Людоеды ушли. Затем ушел и Флориан Л'Инконну, сухо поклонившись, перед тем как захлопнуть дверь снаружи.
Вилл остался один.
Минуту спустя Флориан появился по другую сторону окна, он надел защитную куртку и очки и присоединился к прочим наблюдателям. Эльф, стоявший у другого конца окна, повернулся к стене, и Вилл впервые заметил там большой рубильник, зафиксированный в выключенном состоянии двумя предохранительными болтами. Эльф вытащил из кармана отвертку и неторопливо, но умело вывернул болты. А затем взялся за ручку рубильника.
— Постарайтесь расслабиться, сэр, — прозвучал из паршивого динамика жестяной голос Ариэля. — Вы можете ощутить легкое неудобство.
Мир словно взорвался.
Вилла ударило по глазам ослепительное сияние, и он провалился.
Рассыпая по пути фейерверки искр, Вилл падал сквозь бесконечный мрак. Мрак был виртуальный, так что, строго говоря, его не было, однако чувство падения было абсолютно реальным, потому что он погружался все глубже и глубже в неосязаемый мир духов. Вилл раскинул руки, так что стал походить в собственном представлении на акварель Уильяма Блейка с изображением падающей звезды.
Он падал и, падая, впервые постиг природу Обсидианового Престола. Это был более чем символ власти и более чем прибор для окончательной проверки законности нового царя. Эти функции лишь случайно сопутствовали его истинному назначению. Это был центральный распределительный узел, обеспечивавший доступ ко всем электронным и тавматургическим[86] данным, собранным Вавилоном. Здесь хранились вся мудрость и тайны Башни Царей, Вилл мог узнать здесь все, что угодно.
Только с чего начать?
Вилл сидел у ручья, болтал ногами в воде и беседовал со своим лучшим другом, Паком. Над тростниками суматошно метались стрекозы. Приятно пахло болотной сыростью. На один ошеломительный миг ему показалось, что он все еще в своей деревне и что все его приключения в широком мире — это не более чем морок, насланный Семерыми, чьи капризы и причуды пользовались печальной славой и чьи мотивы неисповедимы. Но затем мимо прошли двое абатва, тащившие на прогибавшемся от тяжести сучке убитого водяного дракона, и он осознал, что находится в вавилонских Висячих садах.
— … настрадался, чтобы попасть сюда и одарить тебя знанием, — говорил Пак. — Вот оно: когда ты умрешь, то вдруг окажешься посреди луга, поросшего короткой зеленой травой, вроде как городской газон. Над головой у тебя будет яркое синее небо, но только без солнца. Там будет дорога, и ты пойдешь по ней, потому что больше и делать-то будет нечего. В конце концов ты увидишь камень — здоровенный, поставленный торчком, как каменная баба. Большинство народа огибает его слева, там дорога сильно утоптана. Но если присмотреться получше, то видно, что есть и путь направо. В тебе не одна кровь, а две, поэтому ты можешь пойти любым путем. Если ты пойдешь налево, то родишься вновь. Что случится, если пойти направо, не знает никто из живущих.
— А я что, мертвый? — опасливо спросил Вилл.
— Нет, конечно же, нет. Поверь мне, если бы ты умер, ты бы знал об этом.
— Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?
Пак Ягодник подался вперед и уставил на Вилла пронзительный взгляд своих черных, как омуты, глаз. Лицо у Пака было бледное и опухшее, как у утопленника, только что вытащенного из воды.
— Во всяком случае, не для того, чтобы советовать, какой путь тебе лучше избрать, — это уж твоя воля. Когда подойдет тот момент, ты должен знать, что у тебя есть выбор. У тебя всегда есть выбор.
Только тут Вилл вспомнил, что Пак давно уже мертв, и по коже у него побежали мурашки.
— А ты правда здесь? — спросил он. — Или я тебя просто воображаю?
— Во внутреннем мире нет места для подобных различий. Возможно, я просто ментальный артефакт, сколоченный из твоих воспоминаний и эмоций. А может быть — лично я считаю это более вероятным, — что я посланец из некой далекой страны. — Он улыбнулся широкой лягушачьей улыбкой. — Ты все-таки уселся на Обсидиановый Престол, и теперь мы с тобой можем беседовать без всяких затруднений, вот и все.
— А как это получилось? Почему он меня не убил?
— Потому что ты и есть единственный настоящий царь.
И тут Обсидиановый Престол раскрылся перед ним окончательно. Языком, на котором говорили в рассветные времена, до изобретения лжи, который забылся миллионы лет назад, но был настолько прозрачен, что каждый его слышавший все понимал, Престол сказал Виллу, что он был законным, неоспоримым наследником, а значит, стал сейчас царем. Затем он объяснил ему, как это могло случиться, вернее, как это случилось.
Так вот и вышло, что первые слова, какие произнес Мардук XXIV, Милостью Семерых Царь Вавилонской Башни и Повелитель всей Вавилонии с Присовокупленными территориями, Защитник Фейри, Покровитель Малой Фейри, Вождь Рода сайн-Драко, Владетельный Князь Коронаты и Островов Авалона, Наследственный Лэрд Западного Парадиза, были:
— Ну ты и зараза!
Нат Уилк был его отцом.
Раз произнесенное, это становилось очевидным. Нат подкараулил Вилла на идущем в Вавилон поезде и использовал всю свою хитрость и уловки, чтобы привлечь его к себе. Когда Вилл проявил недостаточное желание стать его напарником, он потерял его багаж, сделав Вилла беспаспортным нищим, существом вне закона. Нат, согласно его же словам, был вавилонским аристократом и сбежал от всего своего богатства. Но у какого аристократа, не считая самого царя, могли столь очевидным образом отсутствовать высокоэльфийские гены? И какому аристократу, не считая опять же царя, мог вообще потребоваться побег?
Нат изолировал Вилла, обучил его хитростям и обману, познакомил его с высшим обществом. Как искусный лучник стрелу, он нацеливал Вилла на задуманную мишень — Обсидиановый Престол. И за все это время он с высокомерным упорством не запятнал себя ни единой ложью. Он обманывал Вилла, разыгрывая роль закоснелого лжеца, сам же при этом всегда говорил простую, неприкрашенную правду.
