– Да, дела… – заботы будущего на миг заполонили сознание, но тут же исчезли под внимательным, заинтересованным взглядом.
– Не бойся, красавица… сними это, – он кончиками пальцев погладил тонкую светлую ткань.
Вот тут я впервые в жизни покраснела. Затем поднялась, подчиняясь тихому, завораживающему шепоту и медленно распустила ленты, удерживающие платье на плечах. Оно соскользнуло с плеч, смуглую кожу овеяло прохладой. Ленты шелковыми змеями спускались с потолка, щекоча шею, одна за другой медленно гасли свечи, висящие на цепочках лампады прогорели, и тихо шипели остывающие в масле фитили.
Мужчина, отставив бокал на пол, подался вперед, нетерпеливо потянул меня за руки. Напряженная, как перетянутый такелаж, я едва заметно дрожала и едва не звенела. Подчиняясь горячей руке, я опустилась на слегка вытершийся шелк покрывал. Коснувшись ладонью его груди, смиренно опустила глаза:
– Как пожелаете, – прошептала, вглядываясь в худое строгое лицо, – но постойте… Для меня все это в первый раз… Я могу не соответствовать вашим пожеланиям. Вас это не расстроит?
Проклиная себя за эти слова, вбитые вместе с намертво въевшимся желанием угождать, затаилась в ожидании ответа. Кэрдан удивленно вздернул брови и подтянул меня ближе. По его мнению, все это – полное безумие. По-моему – незыблемая традиция, которую надо соблюдать ради острова и его жителей. Брак должен совершиться так, как надо… потому что…
– Какие глупости, скорее наоборот. Успокойся… Он просто не понимает… это была моя последняя мысль. В этот вечер…
Это оказалось… так… Не знаю! Странно. Нежно. Завораживающе. Боюсь, на островах Ожерелья редко первая брачная ночь сопровождается тихим сладким шепотом и стонами наслаждения, пробивающимися через закушенные губы. Они не знают, как скользят по исчерченной шрамами коже ладони, как каждое его движение отдается в теле острым наслаждением. Как приятно подчиняться уверенным рукам, не оставляющим без внимания ни одного клочка тела. И как щекочет шею прерывистое дыхание, как тихий стон срывается с губ, когда подчиняешься, поддаешься, прижимаешься, пытаясь вплавиться в пылающую жаром кожу. И как завораживает власть над худощавым, сильным мужчиной. Отчаянно смелые прикосновения, сплетающиеся пальцы, смятая ткань под спиной, спутанные волосы…
Томная усталость, сытая, немного сумрачная успокоенность, льдистые звезды, вспыхивающие перед взором в миг высшего наслаждения…. Длинная, теплая, свежая ночь…
Из сладкой дремы меня на рассвете вырвал тревожный звон колокола и крик дежурившего на причале стражника:
– Корабль в бухте!
Открыв глаза, я вздохнула. Сознание был кристально-ясным. И воспоминания о прошедшей ночи сладкой болью отозвались в теле, призывая остаться среди скомканных покрывал, тихо плывя в мареве винных ароматов. Но дела заставили аккуратно выскользнуть из-под тяжелой руки. Нежно прикоснулась губами к щеке спящего мужчины, подобрала платье, и, закутавшись в тонкую, потерявшую вид ткань, вышла из комнаты.
Когда к внешнему причалу пришвартовалась сине-серая рукка под знакомым до боли флагом, я, одетая, как и полагается замужней сеамни, в длинное, до земли синее платье, перепоясанное широкой полосой белой ткани, в сопровождении Никласа и Мартэ встречала гостя. Распоряжения властью нового лорда были отданы, дела приведены в порядок, и даже домовой камень, ко всеобщей радости обретший бледно-золотистый цвет признанного брака, был навещен в его тайном хранилище.
Раний Октаэн опоздал. Сейчас его встречала не будущая изгнанница, а полноправная хозяйка, властная над землями и водами на два полета стрелы вокруг бусины, холодная, уверенная, беспощадная. Я выпрямила спину, хищно усмехаясь. Пусть только попробует возмутиться! Я в своем праве. И все, кто окружают меня сейчас – мои люди. Погладив скрытый кинжал, сцепила руки за спиной. Краем глаза отслеживая, как готовят к выходу в море лекку, отдалась созерцанию. Матросы ползали по такелажу, перетягивая веревки, драили золотистые кольца и скобы, один, то и дело ныряя в прозрачную лазурную воду, соскабливал с днища водоросли и ракушки. На камнях уже образовалась приличная кучка. И то и другое пойдет в дело. Парень же, блистая смуглой кожей, раз за разом нырял, оставаясь под водой все больше. Тренируется… наш лучший жемчужник. Сине-зеленую рунную роспись по бортам подновляла Риин, весело перешучиваясь с сидящем на высокой мачте мальчишкой.
Рядом, на рукке, за суматошным весельем наблюдали насупленные гости. Матросы без разрешения хозяина не имели права ступить на чужой остров, а так как дядюшка никогда не отличался ласковым отношением, так что не ступят сейчас. А вот и он сам. Легко ступая по сходням из дорого алого дерева, вниз сбежал невысокий жилистый мужчина в дорогих континентальных шелках. Сизый кафтан и шаровары прямо-таки кричали о достатке, алые сапоги из рыбьей коже вопияли о безвкусице, а сухое, резкое смуглое лицо с горькими складками у губ и пронзительно-черными глазами – об упрямстве и жестокости. Саеш Октаэн, уверенно попирая камни причала, приближается ко мне.
Но он опоздал, опоздал, и от этого хочется смеяться, в голос, запрокинув голову, будто напившись вина. А дядюшка насмешливо скривил полные губы, уловив диковатый блеск в моих глазах, и спросил:
– Куда-то собрались, сеамни? – выделив последнее слово особенно мерзким тоном, взмахнул рукой в сторону лукки.
– Отнюдь… вовсе не я. Хозяин Ситара пожелал отправиться на столичную бусину! Ему следует предстать перед саешем Жемчужины, как полагается.
– Кто-о? – дядя выпучил глаза от удивления, став немного похожим на донную рыбу, промысел которой и приносит ему неплохой доход. Его остров расположен на мелководье, и лов там прост, как ловушка для трапири.
– Мой супруг, саеш Тьелегрин. Но, прошу вас, дядя, пройдемте в дом, вы как раз к завтраку. Примите же участие в трапезе!
Сопроводив свои слова учтивым жестом, я отступила от ступеней, ведущих во двор. Простучав каблуками, дядя Раний почти пробежал мимо, даже не обратив внимания на моих спутников.
– А потом, – добавляю в спину резко развернувшемуся мужчине,– мы посетим домовой камень.
В трапезной, за длинным столом уже сидели все, кто по праву обязан был присутствовать при встрече знатного гостя. Всего двое. Кэрдан, внушительно выглядящий в черном с серебром одеянии, возвышался во главе стола. И не скажешь, что с башни его сносили на руках. Спокойное лицо, уверенный взгляд, правая рука лежит на столе, пальцы левой выбивают по темному дереву затейливый ритм. Постороннему не понять, что если убрать высокую спинку у стула, он мгновенно осядет вниз, не в силах держать спину ровно. Перед ним стоял полный кубок, дымящееся варево противоядия наверняка не вызывало в новом саеше радости. Уж больно мерзким оно было на цвет и запах.
