нет рек, всё берём из фруктов в основном. Вы, люди, на большой процент состоите из воды, вам она нужнее.
А я удивлялась, когда он спрашивал через каждые десять минут, не хочу ли я пить. Вот, оказывается, что — они переживают, потому что не знают, что будет с человеком, оторванным от Земли надолго и вынужденным довольствоваться лишь дарами Аэра. Ведь раньше люди попадали сюда только через сон, а значит, частично. А сейчас всё гораздо реальнее, и неизвестно — может быть, я тут на месяц застряла. Или даже больше…
Честно говоря, это странное приобретение чувствительности для меня стало ещё одним шагом к уверенности. Если есть боль, есть вкус и запах — значит, я действительно перескочила в Аэр полностью. И надолго.
— Расскажите про вас, — попросила я, наблюдая, как он заматывает мой палец куском светлой материи. Она у них была вместо бинтов — плотная, не похожая на марлю, почти как обычный ситец.
И он рассказывал. Всю дорогу, пока мы ехали, и во время остановок на перекус и на кое-что ещё, более приземлённое. В общем-то строение тела у вихрей выходило таким же, как у нас. Печень, сердце, желудок — те же органы, те же принципы. Разве что кровь почему-то была вязкой, и если приходилось брать её на анализ, осуществлялась пункция. И туалет был немного другим… но это уже детали.
Фармис рассказал о строении мира, чтобы я лучше понимала отличия. Сообщил, что у них совершенно нет животных, никаких организмов вообще, кроме ветров. Разве что, возможно, есть такие за Завесой — символической туманной границей, которая опоясывает территории, — но за неё почти никто не заходит. Только работники центра изучения Завесы или какие-нибудь безумные энтузиасты. Растения есть, и, возможно, похожи на наши, но могут и отличаться. Он даже специально показал мне дерево, которое называл «гиб», и я отметила, что оно похоже на дуб, но словно с чем-то скрещённый. Форма листьев была привычной, но цвет их — коричневый. И ещё они блестели и были на порядок толще, чем нужно. Похожее название, похожие листья — но не те. Всё такое же — но искажённое. Как в кривом зеркале.
Я опять вспомнила, как мои друзья относились к зеркалам. Они отражались там не так, как все люди: иногда отражение произвольно менялось.
То есть наши миры — это как зеркала друг друга. Они одинаковые, в какой-то мере. Например, здесь точно такую же длину имеет метр, хотя ветры сами открыли эталон для измерения. Так же, как и на Земле, измеряется масса. То, что мы не перенимали друг у друга, полностью совпадает. И в то же время Земля и Аэр — совершенно разные. И если предположить, что параллельные миры — это листы бумаги, которые сложены в стопку, и соседние отличаются лишь незначительной деталью, — то мир людей и мир ветров будет разделять не один миллион таких листков.
Я попыталась объяснить это Фармису, но он не понял. Или не захотел вдумываться. Сказал, что они, когда начинают изучать Землю, в первую очередь запоминают одно главное правило: не искать причины сходства или несходства, не строить формул и предположений — просто изучать другой мир. Как с чистого листа. А если что-то совпадает — что ж, будет легче запомнить. И мне мужчина порекомендовал просто запоминать, не пытаясь понять, почему так и каким образом именно эти миры вдруг соприкоснулись посредством Перехода. Над причинами и прочими деталями задумывались лишь редкие учёные, которые так и не смогли принять простой выход из размышлений — философы Перехода, и с ними обычно общались лишь такие же философы.
— Ты ведь законы физики не объясняешь? Почему они такие, а не иные? Ты просто принимаешь всё, как есть. Принимай Аэр таким, какой он есть, хорошо?
Я кивнула. Он часто спрашивал, поняла ли я его, или заканчивал предложения словом «хорошо?». Я соглашалась.
— А законы физики у вас такие же, как у нас?
— Похожи в чём-то. Сила тяжести есть, законы распространения энергии, оптика не отличается… но, разумеется, всё не может совпадать. Например, мы до сих пор не смогли подняться в воздух на высоту более семидесяти семи метров. Там приборы сбоят, и такая большая плотность, будто туман медленно превращается в твёрдое вещество…
Мне стало зябко. Показалось, что небо давит, что на самом деле оно — огромная глыба камня и может в любой момент обрушиться на нас. А ведь ветер — это символ свободы, простора, они должны уметь летать! А живут в таком вот мире…
— Вы никогда не думали, что, может быть, раньше небо было другим? А потом всё это сгустилось сверху? — я неопределённо помахала рукой.
— Конечно, такие предположения были, — согласился Фармис. — Но сейчас этого уже не узнать. Разве что спросить у богов, но они почти не говорят о прошлом. Лишь то, что уже сказали.
— Богов? — я несколько растерялась. До сих пор я была уверена, что бог в Аэре один — правитель, верховное существо, Амадеус Диамант. Полиан и Лезар вообще не говорили о богах при мне, и я не слышала, что в Аэре есть другие.
— Да, — вихрь покосился на меня. — Ты слышала о них?
— Да я вообще… мало что слышала, — почему-то показалось, что мне лучше закончить этот разговор. Словно это тайна ветров, и Фармис будет рассказывать через силу. Или, может быть, боялась, что выплывет информация, которая может меня встревожить. Что-нибудь, что касается Амадеуса. Пустое беспокойство, наверное, но стало неуютно. — Фармис, а вон те домики вдалеке — это уже Синий сектор?
— Да, верно, — он быстро отвлёкся от внезапной темы, улыбнулся. — Осталось совсем немного, минут двадцать. Мы в Центр не поедем, прибудем в Институт изучения Перехода. Там во втором корпусе есть целое крыло с комнатами, людей можно поселить там, — мужчина покосился на меня, как будто я могла обидеться на слово «людей». — Ты ведь понимаешь, что, пока никто не знает, как вас вернуть, вы будете жить здесь?
— Конечно, понимаю, — вздохнула я. Пока что меня это не очень пугало, но ведь пройдёт несколько суток, и я начну скучать по дому, а потом переживать за родных и друзей. Уже переживаю немного, но сейчас ночь, и они, возможно, спят и ничего не знают. Или мама подняла панику и, вопреки рекомендациям, поехала домой, никого там не нашла и поднимает теперь на уши весь город… будут думать, что меня похитил один из кусков дыма, которые плавают по нашему миру.
— Фармис… — я оглядывалась, пытаясь