сливочное масло! Сразу куплю кусок самый большой и съем.
– Прямо в магазине? Так нельзя. Надо масло принести домой, разрезать на кусочки, разделить на семь дней. Целую неделю вы будете кушать масло и вспоминать этот вечер. Сегодня вы без масла, мы решили устроить ужин из конфет.
– Ура! Слава нашему Коленьке! Ивановичу. А мне дадут имя Коленька?
Директор детдома устал от активности некоторых, перевёл взгляд на дежурного врача. Вкати-ка ты ему дозу, чтобы до утра не докучал. Врач с пониманием кивнул.
– Вот, а завтра за вами приедут автобусы.
– А сиденья мягкие?
– Мы для вас сделали всё возможное. Ночью люди будут работать, выбрасывать деревянные лавки из автобусов и устанавливать мягкие сиденья.
– Ура! Слава нашему Коленьке!
Виктора Сергей подхватил на выходе из двора, толкнул дверь на раскрытие.
– Как ты вовремя! – Малява был в гражданском сам, у товарища нашёл такие же изменения. – Потом скажут – созвонились.
– Скажут. – Сергей помчал по другому маршруту, почему принял такое решение, скоро узнаем.
– Заблокировали въезд с этой стороны. Может, людей не хватает.
– Умерли, в одну ночь.
– А сейчас сложно что-то предсказывать. Когда с МКС снимают репортаж о массовом бегстве НЛО, на поверхности тоже пойдут изменения, волна за волной.
Малява выждал момент, когда авто вышло на прямую.
– Ты намекнул вчера. Если я верно понял, кое-кто удачно съездил на рыбалку.
– Вот об этом я хочу поговорить, но где-нибудь, при порывах ветра.
Управление выглядело раненым бойцом. Вроде, ещё может держать автомат, но состояние таково, что впору посоветовать отряду перед отступлением: вы идите, я вас прикрою.
Техники на улицах стало на порядок больше. Переворот? Давно пора.
На шлагбауме охраны больше, чем обычно. Лейтенант посоветовал дальше пройтись пешком, прибавив:
– Возможны провокации, глядите в оба.
А через тридцать шагов выставлено дополнительное оцепление, вялые бойцы прибыли точно издалека, рожи не выспавшиеся. Палатка на тротуаре, из неё показалась санитарка, следом военный. Почва под ногами мощно вздрогнула, живым пришлось брать новые ориентиры. Волны над крышами не наблюдалось, колонны грузовиков плавно переименовались в деревья.
Им навстречу выдвинулся офицер без знаков отличия. Было ощущение, форму примерил только что, наспех.
Уточник призадержал шаг, шепнул довольно громко: «Старый знакомый!»
Малява не сразу разглядел полковника. Шалаумберг как-то неудачно маскировался, словно был лишён всех привилегий. Почему бросился к ним – это не понятно.
– Молчите и слушайте. Меня отправили в отпуск, но это чистая отставка, меня не проведёшь. Вам скажут… вы же на совещание, верно? Вам скажут, что меня отправили на лечение, возможны варианты. Так вот, ни единому слову не верьте.
– Чем мы можем помочь? – вырвались фальшивые нотки.
–Э-эх! Если бы вы могли, то я не прятался бы у медиков. Развал всему! Конец света! И вы глядите в оба, чтобы не обвинили по ложному доносу. – Шалаумберг всячески прикрывал лицо то одной ладонью, то другой, хотя прекрасно понимал: такой способ не эффективен. – Я что хочу сказать… Собственно, всё без всякой надежды, словами делу не поможешь. Фундамент треснул, все наши постройки рушатся на глазах. Полезно бы собраться в спокойной обстановке, проанализировать, да времени нам не оставили, это конец. Но если у вас появится возможность замолвить слово… мне не на кого больше рассчитывать. Если не трудно, будут спрашивать – хоть одно слово в мою защиту. Я бы и не просил. Кстати, а вы в курсе? Мы побывали в одном сне, где я носился за каретой. Вы были там?
Уточник опередил:
– В вашем сне? Впервые слышу о таком, чтобы нас пригласили в чужой сон.
– Но я же вас запомнил.
– Это по вашей версии. – Сергей Иванович постарался, каким-то образом сообщил товарищу, что держит руку на пульсе, ты не вмешивайся. – Я знаю случаи, когда девушка отказывала в свидании, но во сне – пошла, против воли, отдалась троим прохожим, на глазах своего ухажёра. Те заплатили ему деньги, как сутенёру, похвалили за товар и пообещали наведываться почаще.
Шалаумберг взвыл:
– У вас на глазах рушится мир, а вы несёте всякую чушь! Меня! Меня выставили за двери!
– Жаль. А нас пригласили. Скорей всего, те, кто выставил. Если нас спросят, готовы ли мы заступиться, тут вся надежда на слова, какие окажутся на языке. Мы не забудем, если спросят. – А вот каким образом Сергею Ивановичу удалось вложить в подтекст уточнение: ты никому не нужен, если до сих пор не понял.
Шалаумберг потерял в лице все те краски, какими насыщался во дни былой славы, когда краснел от речей льстивых, бледнел от гнева.
– Ну, вспомните: мы там были вместе! Старик из леса… Там ещё фонтан был…
Уточник развёл руками: и рад бы, да ничем помочь не можем.
– Как же так? Всё происходило на ваших и моих глазах?!
– Нам очень жаль. А теперь позвольте откланяться, не стоит делать так, чтобы нас ждали.
С потухшим взглядом, полковник отступил к палатке, уже не пряча лица. На что рассчитывал – никто поди не скажет. Как в тех мирах, за гробом. По рассказам – там бросаешься навстречу первому лицу, ищешь сходство, а когда они выдают себя за того, кого ты хотел увидеть, сразу меняют облик. Там обманы раскрываются моментом.
Как только подошли к крыльцу, в воздухе почудился запах гари. Самые шустрые нашли досье на себя и сжигают на той стороне здания, во дворе; вот на что рассчитывают ловкачи? Надеются уйти от ответа таким примитивным способом. Окажись они на другой планете, там, возможно, и прокатило бы.
Они поднялись по ступеням. Всюду мерещились обрывки бумаги, затоптанная фуражка и оторванные пуговицы. Охрана вроде на месте, но какая-то расплывчатая: присмотреться внимательнее – мыслями служба далеко отсюда, копает картошку на своём участке: меня ТАМ не было.
Дождь капал с потолка. Неужели затопило второй этаж? А нас там ждут.
Офицеры толпились, возбуждённо помалкивали. Им ничего не оставалось, как прислушиваться к малейшему шороху. Мир рушится, как яичная скорлупа, изнутри проглядывает
