– Чего изволите? – выросший на пороге слуга (дворецкий или кто он там?) смерил Генри таким взглядом, что тот сразу почувствовал себя нищим оборванцем, хотя приоделся перед этим визитом. Побрился даже.
– Мне бы хозяйку повидать, – сказал Монтроз, сглотнув комок в горле, а псы у его ног завиляли хвостами, скалясь во всю пасть.
– Госпожа не принимает.
– Может быть, примет, – набычился Генри. – Передайте, к ней Генри Монтроз.
– Обождите, – был ответ, и дверь захлопнулась у него перед носом.
Ждать пришлось довольно долго, но вот, наконец, дверь снова распахнулась, и на пороге, в ореоле теплого света возникла Мария-Антония.
Не та девчонка в фермерском платье, не та принцесса в кружевах, не верная спутница в каких-то обносках, нет. Молодая женщина в серо-голубом платье, пошитом по последней моде: плечи открыты, складчатые длинные рукава, украшения из лент… Сапфиры искрились на шее, в прическе, на руках…
Генри ничего не сказал. Назвать ее Тони не поворачивался язык, а как-то иначе… Он не представлял, как может к ней обратиться.
Последние три месяца об обитательнице дома номер девятнадцать по улице Стрекоз ходили самые невероятные слухи. В итоге все свелось к тому, что и предполагал Генри: особа королевской крови, избавленная стараниями руководителей «Синей птицы» от многовекового снотворного заклятия, в знак благодарности передала им опеку над своими землями и самою собой. Ну а уж что нашлось на тех землях – о том гудел не только Портанс! А уж в городе только и разговоров было: в чем появилась ее высочество на таком-то приеме, да кто был с нею (обычно кто-то из Хоуэллов или их приближенных), да кого она одарила высочайшим вниманием. Все признавали, что нрава принцесса самого тяжелого (особенно плакались выгнанные горничные – специально выгнанные, считал Генри, чтобы побольше сплетен разнесли), но отмечали ее великолепные манеры. О ней ходила масса слухов – о ней и Хоуэллах, – кто-то считал ее самозванкой, кто-то презирал, но попасть к ней на званый ужин считалось большой удачей!
– Генри? – сказала она. – Господи…
– Нет, я просто Генри, – мрачно пошутил он.
– Может быть, ты войдешь? – спросила принцесса и даже чуть отступила в дверях.
– Нет, – мотнул головой Монтроз, успевший краем глаза углядеть позади девушки пару: даму в не менее роскошном платье, чем у Марии-Антонии (хоть и сидело оно на ней, как на корове седло) и господина в вечернем костюме. – Я как-то не одет для званого вечера.
Принарядился, называется! Модная куртка серой замши – удобная и легкая; даже шляпу сменил: прежняя, счастливая, сгорела, а он ведь так и не смог спросить, чем Мария-Антония притушила тот огонь…
– Раз ты не желаешь входить, значит, я выйду, – констатировала девушка и сделала шаг за порог.
– Не надо! – поднял он руку. – Я на минуту. Просто… спросить, как ты, и вообще…
– Недурно, – пожала плечами принцесса. Сапфиры полыхнули вечерним светом. – Немного скучно. Я привыкла к более… хм… разнообразной жизни. А ты?
– Вообще прекрасно, – заверил Генри и опустил руку на голову Грома. – Денег мне отсыпали прилично, так что отдыхаю пока. Как Территории успокоятся, непременно новый заказ подвернется, а нет, я и так туда поеду. Но про меня неинтересно. Ты… я много слышал, не знаю, что правда, а что нет. Ты вроде замуж выходишь?
– Хоуэллы сделали мне предложение, – ровным тоном произнесла Мария-Антония.
– А?..
– Рональд и Фредерик.
– А ты…
– Первому я отказала, – сказала принцесса.
– А второму?
– Могла ли я дать сыну иной ответ, нежели дала отцу? – пожала она плечами.
– Ты не боишься… – Генри умолк.
– Чего мне бояться? Смерти разве что, но это… – девушка усмехнулась. – А все-таки войди, Генри Монтроз, вечер холодный, что толку говорить на пороге?
– Я не гожусь для бальной залы, – сказал он, кривя губы в усмешке. Это была не та Тони, которую он знал. Это снова оказалась какая-то чужая принцесса, спокойно дающая отказ Хоуэллам, холодная, будто замороженная злой магией, как то было совсем в другой легенде! – А на кухне я и у себя дома посидеть могу. Я рад, что у тебя все в порядке. Прощай…
Он отвернулся, поднял руку в прощальном жесте и пошел прочь, не оглядываясь, потому что если бы оглянулся – не нашел бы в себе сил уйти. Остался бы: хоть на кухне, хоть на конюшне, только бы видеть ее, знать что она рядом!
Генри замедлил шаг, услышав, как позади закрылась тяжелая дверь.
«Вот так! – сказал он себе. – А ты, дурак, что, надеялся, будто она позовет вернуться? Или, может, думал, что она прыгнет тебе в объятия и позволит увезти куда захочешь? В прерию там или к мамаше на ферму? Размечтался, кретин! Верно говорят, на чужой каравай рот не разевай! А она – чужая… уже чужая!»
Он остановился на берегу канала, пересекавшего Портанс, чтобы отдышаться – давно перешел на бег. В груди было больно, то ли от этого самого бега, то ли… Впрочем, к той боли он уже привык и не считал ее чем-то из ряда вон выходящим. Терпел и не такое, но то была боль телесная, и она проходила рано или поздно, а эта грызла и грызла, и точила изнутри, а теперь сделалась вовсе непереносимой.
«Что же я, дурак, вовсе ничего ей не сказал? – опомнился он, но тут же сник. – А толку? Нет, правда, что толку? Кто я – и кто она… – Генри усмехнулся. – Я свободный человек, а она – марионетка Хоуэллов, и используют они ее напропалую! И они не позволят, а она не захочет, потому что я… Да я никто! Мне с ними не тягаться…»
Он нахлобучил поглубже новую шляпу и хотел было двинуться дальше, как вдруг Гром тревожно скульнул. Едва слышно, но этого хватило, чтобы насторожиться.
За Генри кто-то следил, кто-то, невидимый в темноте, и, судя по поведению собак, – с самыми недобрыми намерениями.
Он медленно пошел по набережной, понимая, что в темноте вряд ли сумеет достойно ответить чужому стрелку. Слух его был напряжен до предела, но Генри все же расслышал щелчок позже, чем Гром…
Мутные воды канала с плеском сомкнулись над головой Монтроза. Он не потерял самообладания, даже не попытался высунуться на поверхность, проплыл, насколько хватило воздуха, и только тогда осторожно вынырнул. По нему стреляли вслед, он слышал. И Грома рядом не было – Генри помнил, как выученный пёс бросился на хозяина и сшиб его прямо в канал, вот только сам его не нагнал… И Звона он не слышал. Ну, если живы, то придут. Не первый раз в Портансе, знают, что делать, если хозяин вдруг исчез!
Генри набрал побольше воздуху и погрузился в воду. Плыть лучше вверх по течению, так мало, кто делает. Обычно ищут ниже…
Модная новая куртка стесняла движения, и он избавился от нее, превратившейся в мокрую тряпку, а вот сапоги не скинул: босиком идти тяжело, да и приметно слишком.
