С Меррон орешками делились, и чаем, и ей не хотелось огорчать тетушку и леди Мэй, однако и есть орешки, когда поиск истины идет, казалось неправильным.
И честно говоря, ей было жаль Тиссу Дохерти.
Меррон пыталась представить, как она каждый день идет мимо всех этих людей… и все смотрят, шепчутся, обсуждают, во что она одета и правильно ли держится, и почему муж до сих пор не бросил…
Жуть жуткая!
Но жалость жалостью, а закон законом! И по всему выходило, что лорд-канцлер прав!
Нельзя убийцу жалеть!
Разум должен восторжествовать над эмоциями. Иначе получится, что этак любого пожалеть и оправдать можно.
— Ваше имя… — с этого вопроса начинается выступление каждого свидетеля.
— Ллойд Макдаффин. Доктор медицинских наук.
Меррон вытягивала шею, чтобы рассмотреть доктора. Она и сама хотела бы стать врачом. У нее ведь талант, так говорил тетушкин давний друг, тоже доктор. Он и учил Меррон, несмотря на тетушкино возмущение — зачем приличной юной леди много лишних знаний? А он отвечал, что знания вовсе не лишние, выйдет замуж и будет мужа лечить… детей опять же… Меррон же, когда тетушка не слышала, говорил, что руки у нее хорошие, правильные, и глаз острый. Ей бы многое удалось, родись она мужчиной.
А женщин-докторов не бывает.
Несправедливость какая…
— Я проводил осмотр Тиссы Дохерти после… происшествия, — жаль, Меррон не видно выражения лица доктора, а если привстать, то сзади зашипят. — И могу засвидетельствовать, что леди не могла состоять в преступной добрачной связи с де Монфором, поскольку…
Ушедший, им и это обсудить надо?!
Меррон покосилась на тетушку, обычно готовая сомлеть при малейшем признаке непристойности, Бетти слушала выступление доктора жадно, словно бы ее жизнь зависела от понимания, когда именно леди Дохерти лишили невинности. И какими повреждениями это сопровождалось. А лорд-канцлер как назло не позволял скрыться за врачебными терминами, заставляя разъяснять каждый.
— …то есть два синяка и несколько потерянных волосков по вашему мнению являются достаточным доказательством совершенного насилия?
— Не совершенного! Но попытки…
— Той самой попытки, о которой нам невнятно твердят. Насильник приходит на встречу. Читает стихи. Дарит цветы. Пьет вино, по утверждению доверенного лица Вашей Светлости, отравленное. И умирает…
Сегодняшнее заседание закончилось довольно рано, и Меррон подумала, что даже рада этому обстоятельству, хотя остаток дня придется провести взаперти. Но хотя бы тетушка уйдет — леди Мэй пригласила ее на чай. Иначе тетушка принялась бы обсуждать наряды и то, почему приличные девушки попадают в неприятные ситуации и как этого избежать.
Однако планам суждено было измениться: у тетушкиных покоев ждал гость. И Меррон была не слишком-то рада видеть его.
— Доброго дня! Я бесконечно счастлива, что вы, наконец, о нас вспомнили! — Бетти сделала реверанс, и Меррон последовала ее примеру: не надо ссориться с тетей, пока суд еще не завершен.
— Дела.
Какие у него дела быть могут? Меррон давно усвоила, что делами в Замке занимаются исключительно слуги. Или те, кто не способен себе слуг позволить.
Может, Сержант из их числа? Богатым он не выглядит. А сегодня так и вовсе вырядился по-простому: изрядной потертости штаны, кожаная куртка, застегнутая наглухо, высокие сапоги. Не то уезжает, не то вернулся. И главное, что при оружии. На поясе — короткий меч. А с другой стороны — рыбацкий нож с длинным лезвием.
— Вы тоже на суде были? Удивительное развлечение…
Дернулся, точно пощечину залепили. И во взгляде мелькнуло этакое, гадливое. Не по вкусу, значит, развлечения высокого общества. Меррон учтет.
— Я заберу Меррон. К вечеру она вернется. Я прослежу. Идем.
Очередная команда, и тетушка знаками показывает, что лучше бы Меррон подчиниться. Она и подчиняется. Мог бы, кстати, и руку предложить. Меррон бы, конечно, отказалась, но факт остается фактом — ее будущий муж хам и невежда.
— И для вас суд — развлечение? — спросил, даже не обернувшись.
— А для кого нет?
— Ну да…
И молчание. Можно подумать, Меррон это все затеяла.
— Куда мы идем?
— На конюшню, — ответил Сержант. И как выяснилось, не шутил.
Замковые конюшни были огромны и роскошны, пожалуй, более роскошны, чем тетушкины комнаты. В них, во всяком случае, полы не мраморные.
Пахло сеном, свежими опилками, хлебом…
— Это Снежинка, — Сержант открыл дверь денника, и Меррон убедилась, что если и есть на земле лошадиный рай, то он находится здесь. Столько места! Сюда пятерых лошадей вместить можно, а если таких, как Снежинка, то и семерых.
Она была маленькой, изящной и до невозможности очаровательной.
— Снежинка — это моя невеста. Ее зовут Меррон.
Сержант на полном серьезе представлял Меррон своей кобыле. И та, подойдя ближе, окинула Меррон ревнивым взглядом. Потянулась к волосам, коснулась губами и фыркнула.
— Одобряешь?
— А тебе ее одобрение надо?
Похоже, надо.
Интересно, а если он ненормальный, то получится ли у Меррон отказаться от брака? Но Меррон разжала кулак, предлагая Снежинке несъеденные орешки. И та брала их с ладони аккуратно, бережно даже.
— Я таких никогда не видела, — Меррон, осмелев, провела по шее.
— Таких больше нет. Снежинка — последняя.
И она не молода.
— Сколько ей?
— Двадцать.
Много для лошади. Но кажется, говорить об этом не стоит. Сержант смотрел на лошадь с такой нежностью, с которой никто и никогда не смотрел на Меррон.
И вряд ли посмотрит.
Ничего, Меррон обойдется. Она привыкла.
В деннике обнаружилась соломенная гора, на которую Меррон присела. Стыдно признаться, но ей всегда нравились конюшни. Здесь было свободней, чем дома, и главное, лошадям нет дела до того, как ты выглядишь и насколько соответствуешь ожиданиям. Лошади слушали Меррон, а она слушала лошадей. И ездить верхом научилась рано, по-дикому, если верить тетушке.
Сержант вышел и вернулся со скребками. Куртку снял, пояс с оружием. Он чистил и без того вычищенную до блеска лошадь, что-то приговаривая шепотом, точно пытаясь убедить. А Снежинка и кивала, и трясла головой. Спорила?
Наблюдать за ними было интересно.
И когда Сержант закончил, Меррон огорчилась: пора возвращаться. Тетушка спрашивать станет… и что ей соврать? Правде в жизни не поверит.
— Орехи откуда? Она их любит, — Сержант присел рядом. Теперь от него отчетливо пахло лошадью, но это было не неприятно.
— Угостили… многие приносят с собой.
— Развлекаться?
