— Не знаю, Дзинь. Ничего не знаю, — я согнала фейку с крышки и захлопнула чемодан. Что будет завтра — неизвестно. Но за девять дней я должна понять, что меня ждет и понять, как бороться. Иначе все бесполезно.
Девять дней до дня рождения. Ненавижу.
— Линд рано.
Я обернулась и посмотрела на дверь. Действительно, рано.
— Сейчас открою! — я с трудом подняла чемодан и поставила его рядом с кроватью. В дверь затарабанили с новой силой — да что это с Линдом? Откинув волосы со лба, я поспешила к двери. — Линд, что-то… — я осеклась и сделала шаг назад. Края с Линдом трудно спутать. — Ты?
С темных волос Края стекали капли дождя, да и вообще — выглядел парень так, будто долго валялся в луже. Черная мантия, накинутая поверх кожаной куртки, явно нуждалась в срочной стирке, а уж о грязи, растекавшейся под ботинками, я промолчу — воспитанные Великие таких мелочей не замечают.
Край прищурился и, не дожидаясь разрешения, перешагнул порог.
— Весс, — он кивнул и прошел к стулу. Вот пропасть, навязался на мою голову! Ему-то что надо?!
Я с грохотом захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Черные следы после гостя будто кричали, что мне придется опять прибираться. Или Исте придется.
Поискав глазами фейку, я заметила прозрачное крыло, выглядывающее из-за полки. Ну ладно.
— Что тебе надо? — поскольку Край молчал, разговор пришлось начинать мне. Не скажу, что меня это порадовало: почти то же самое, что говорить с бревном.
Край поднял на меня глаза и растерянно пожал плечами.
— Я… — он помолчал и зачем-то переложил заколку со стола на тумбочку и обратно. — Я пришел… в общем… — он вздохнул. — Весс, как Таура?
Пришлось постараться, чтобы скрыть презрение и злость. Я сложила руки на груди и покачала головой.
— Совесть воскресла? Вернулась из долгого отпуска? Что с тобой, Край? Тебе плевать и на нее, и на меня, зачем ты пришел?!
— Нет! — Край резко подался вперед, но быстро опомнился. — Нет. Тебе не понять этого.
Где-то я это слышала. Что за дурацкое оправдание?! «Ой, ты прости, я добрый, белый и пушистый, и вообще, сама доброта, вот только тебе не понять, как мне тяжело. Я тебя убью, ладно, ты не против? Не обижайся!» Тьфу!
— Убирайся, — я отошла в сторону и указала рукой на дверь. Край непонимающе на меня посмотрел, но внутри ничего не дрогнуло. — Уходи, да, ты не ослышался! Мне надоели ваши игры. Или говори, что надо, или убирайся!
Край замолчал — он молчал долго, серьезно хмурясь и о чем-то размышляя — но потом пришел, наконец, к очевидному выводу: ему здесь не рады. Надо же, дошло! Вздохнув, он встал и подошел ко мне вплотную.
— Весс…
— Уходи, — едва сдерживаясь, чтобы не прогнать гостя пинками, я подняла голову. Когда-то мне нравились его карие глаза, красивые и всегда немного задумчивые, даже грустные. Но все изменилось.
— Он стал сильнее, Весс, — Край внимательно смотрел в мои глаза, будто искал сочувствия и поддержки. — Мы не знаем, чего от него ожидать, мы не знаем, кто он и что он, но знаем, что пять жертв замкнули круг. Весс, будь осторожна, ладно?
— Вот как, ты обо мне заботишься? — я усмехнулась. — А не поздно? Успокойся, он меня не достанет, я сделаю все, что в моих силах, даже с линий грани уйду. Думал, я не знаю?
— Весс, — Край покачал головой. — Ты не поняла. Он стал сильнее, круг замкнулся, ему больше не нужны ни линии, ни что-то иное. Ему нужны две силы, которых у него нет, но поверь мне, он пойдет до конца.
Прежде чем я поняла, что мне только что сказали, Край развернулся и схватился за ручку двери. Тааак, нет, одну минуту! Я с трудом вынырнула из задумчивости.
— С какой стати ты мне помогаешь?
Он остановился — на секунду, всего на секунду… посмотрел на меня с какой-то непонятной тоской.
— Ради Тауры. Ради нее.
* * *
— Ты готова? — Линд протянул мне факел, и я, набрав в легкие воздуха, подошла к картине. Огонь, почуяв добычу, потянулся к холсту, жадно дрогнул и нетерпеливо заплясал. Вот и пришло время. Ошибка или нет, нужна нам картина или нет, но оставлять ее опасней. Лучше сжечь — раз и навсегда.
— Вполне, — огонь треснул, и я, уступив просьбе, позволила ему дотянуться до картины.
…Пламя, урча от удовольствия, пожирало картину, а над костром моросил мелкий, беспомощный дождик. Я нервно кусала губы и неотрывно смотрела на огонь, уничтожающий этот кошмар, этот ужас, унесший столько жизней, принесший столько горя.
Если я права… А если нет? Если Нерос — только часть моего кошмара? Он меня предал, предал мою сестру, но я не могла желать ему зла. Возможно, потому, что что-то внутри кричало о том, что он виноват далеко не во всем.
Сколько еще веток у Аглоса? Где вторая картина? Надо рассказать Совету, заставить его действовать. Пока не поздно.
Я схватила ветку и кинула в огонь: пусть горит, как следует. Гори-гори ясным пламенем, мой страх! Поздно бояться, все уже решено за меня, и есть только призрачный шанс на спасение.
Но он есть. А раз так — значит, я еще живу… значит, еще не все потеряно.
Огонь вспыхнул оранжевым фейерверком, темный дым змейкой потянулся к небу и растворился в хмурых осенних тучах. Буря и мрак надвигались на Академию, но за тьмой, на горизонте, разгорался красно-золотой восход…
Простаки — обычные люди, в которых не течет магическая кровь. Это пятая каста из восьми.
Род Эленви — один из Великих родов.
Одаренный род — древний род, в котором магия передается по наследству точно так же, как и в Великом. Но в отличие от Великих, Одаренные являются потомками людей, а не эльнолвов. Одаренные относятся к одной из высших каст, ко второй. Всего каст восемь.
Солоний — знаменитый живописец Классической эпохи, оставившей после себя огромное количество картин и вручную расписанных тарелок и сервизов. Раньше за эти сервизы платили не так уж много, но по прошествии трех веков цена их выросла раз в десять.
Слово «прятаться» обычно говорят о магах, которые пытаются раствориться в мире. Древняя магия для отвода глаз. Если о человеке не думают специально, он может оставаться незамеченным. Эту магию еще называют «чары теней».
Отреченные — последняя каста в иерархии. Маги, которые убивали, и убивали много, используя для этого свою власть над силами природы… Отреченные называются так потому, что они отречены от силы, лишены магии решением Совета Сенерингола. Редкое наказание, крайне болезненное… Отреченных презирают, избегают, они не обладают никакими правами, их существование стараются не замечать…
