Меня зажало так сильно между колонной и тем, кто стоит позади, что я едва способна дышать.
— Тебя здесь нет, — хриплю я. — Ты мертв.
Он снова шваркает меня об колонну, и я невольно издаю писк.
— Впервые я узнал о твоем существовании, когда тебе было девять, — говорит он. — Фэйд сказал мне, что видел человеческого детеныша, который передвигается так же быстро, как мы. Он, как и все мои люди, выступил за твое немедленное устранение. Я редко считаю необходимым убивать человеческих детей. Они все равно недолго живут.
В этих словах узнаю старого доброго Риодана. Холодный, без интонаций голос. Может, у него есть брат-близнец, о котором я ничего не знала. Если нет, то у меня окончательно съехала крыша, и мое провинившееся сознание истязает меня очень странным и невероятно реальным образом. Он умер. На моих глазах. Ошибки быть не может. Я пробую двинуть рукой, чтобы вытереть кровь с лица. Он с силой сжимает мою руку в кулак, и я слышу, как прохрустели костяшки пальцев.
— Я сказал — не двигаться. Чтоб и волосинка не шелохнулась. Это понятно.
Еще одна риодановская привычка. Вопрос без вопросительной интонации. Ненавижу, когда мне диктуют, что делать. В моем мизинце щелкает косточка. Мягко. Четко. Как бы демонстрируя, что может переломать все кости по одной, если захочет. Я стискиваю зубы:
— Понятно.
— Когда тебе было десять, Кастео рассказал, что ты как-то достала меч. И снова мои люди выступили за то, чтобы я забрал его и убил тебя. И я снова решил, что хнычущий детеныш сам скоро загнется.
— Я не детеныш и не хнычущий. Ай! Ты сказал не двигаться. И я не двигаюсь. Я говорю!
— Молчать. Или до конца ночи ты будешь хныкать. А теперь я отступаю на шаг и отпускаю тебя. Ты разворачиваешься и следуешь за мной. Ты ни с кем не разговариваешь. Ни на кого не сморишь. Если кто-то, кроме меня, заговорит с тобой, ты игнорируешь. Ты не пошевелишь ни одной лишней частью своего тела без абсолютной на то необходимости кроме как для того, чтобы подняться по лестнице и оказаться в моем кабинете. Если ослушаешься моих приказов, я сломаю твою левую ногу перед всем клубом. Если попытаешься смыться, то и правую тоже. Тогда я отнесу тебя наверх, дам возможность подняться и сломаю обе руки. Я надеюсь, понятно выразился. Отвечай.
— Кристально, как пол в твоем офисе. — Нет, он не может быть жив. Я видела, как Ведьма выскребла его внутренности и вплела их в свое платье. Наверняка, он не переломает мне руки и ноги. Неужели он это сделает?
Некто за спиной отошел, и меня удивляет, как сразу же стало холодно. Я и не осознавала, какой жар исходит от этого некта, пока тот не отстранился.
Да хрена лысого он живой. Ну не может позади меня стоять Риодан. Получается, Бэрронс тогда тоже жив? Как такое возможно? Знаю, что их не так-то просто убить и все такое, но после лишения всех внутренностей выжить нереально! Откуда они взяли новые кишки? Кто-то отнял их у Ведьмы и сложил обратно? Он будет похож на франкенштейновского монстра?
Не хочу поворачиваться. Мне не улыбается ни одна из версий, которые могу увидеть. Если это не Риодан — я сумасшедшая. Если Риодан — то я вообще сразу покойник.
— Обернись, девочка.
Не могу заставить ноги пошевелиться. Не могу заставить мозг принять то, что Рио стоит позади меня. Я дрожу как осиновый лист. Я! Какого черта со мной происходит? Я круче вареного яйца! И ничего не боюсь.
— Сейчас же.
Сделав глубокий вздох, разворачиваюсь. Я жадно впиваюсь взглядом в его лицо, тело, позу, в которой стоит, его взгляд, надменную слабую улыбку.
Либо это Риодан, либо его двойник.
Я делаю нечто, чему сама не могу поверить. Ненавижу гормоны, ненавижу «Честер», и особенно Риодана. Я никогда не переживу того, что случилось.
Я взрываюсь слезами.
Риодан разворачивается и идет к лестнице.
С несчастным видом я плетусь следом. Весь чертов клуб наблюдает как Дэни «Мега» О'Мелли с ревом, молча, идет за Риоданом, как какая-то увязавшаяся по пятам собачонка. Черт, не верится просто! Ненавижу свою жизнь. Себя. Свою дурацкую физиономию. Так и хочется выкрикнуть: «Он сломал мне ребра и я плачу от боли, потому что у меня пробито легкое, но я сильная, я надеру ему задницу и все будет в норме а затем надеру и ваши!», чтобы спасти свою репутацию, но уверенна если вякну хоть слово, он реально переломает мне ноги. Я сердито вытираю глаза. Мои глупые, слабачные, предательские глаза с их глупыми, слабачными, предательскими слезными протоками.
Клуб наполняет тишина. Люди и Фейри расступаются, пропуская нас. Никогда еще не испытывала такого позора, и меня от этого разрывает на части. Побелевшая Джо, смотрит то на меня, то на спину Риодана, то снова на меня. Может она и очередное его увлечение, но по выражению ее лица понятно, что она боится оказаться назойливой. И произносит одними губами: Извинись! Подчинись. Или он сотрет тебя в порошок.
Только через мой труп. Мега не подчиняется. Я прохожу мимо Лора, стоящего у основания лестницы. Отворачиваюсь, потому что терпеть не могу, когда он смотрит на меня как на ребенка. Он наклоняется ко мне и едва слышно шепчет на ухо:
— Милая. Эти слезы только что спасли тебе жизнь. Я думал у тебя слишком много самолюбия и слишком мало здравого смысла, чтобы знать, когда нужно расплакаться. Он не переносит женского плача. И это каждый раз выводит его.
Я смотрю на Лора. Он подмигивает мне.
Я испепеляю его глазами, так как открывать рот запрещено. И огонь в них говорит: я не женщина, не плакса, и ничего не боюсь.
— Он может мириться с тем, что не в состоянии тебя контролировать, но только до тех пор, пока ты позволяешь миру поверить в обратное. Он здесь король, милочка. Королям не бросают вызов публично.
Никто не смеет меня контролировать. Никогда, кричат мои глаза. И я бросаю вызов кому хочу и когда, черт подери, захочу!
Он ухмыляется.
— Я слышу тебя, малышка. Четко и громко. Просто запомни, что я сказал.
Я выпячиваю челюсть вперед и следую за Риоданом вверх по лестнице.
Он набрасывается на меня в ту же секунду, когда за мной закрывается дверь.
— Перестань. Ты ведь не плачешь. Поверить не могу, что ты плачешь. Остановись. Прекрати сейчас же.
— Я не плачу! Мне просто что-то попало в глаза, когда ты впечатывал меня в колонну. А еще я рассчитываю, что мертвые остаются мертвыми! Похоже, мы оба нехило разочарованы друг в друге, а?
— Ты так это называешь? Разочарованы? Ты видела, как из меня выпускают кишки, а теперь, когда я стою перед тобой живой, ты чувствуешь разочарование?
