Неизвестно, что больше выбивало ее из колеи – эти сны или исчезновение Гоши. Сны, наверное. Там, во снах, Гоша называл ее любимой девочкой. Там они бегали, дрались с кем-то, постоянно находились на грани, разделяющей жизнь и смерть, но все же были вместе. В реальности любовь Милены к Игорю оставалась безнадежно безответной.
После таких снов она не могла придти в себя до полудня. На работе еще туда-сюда – вяло следила за работой транскомпа, почитывала книжку, о программировании не шло и речи. Тем более, что наклевывающаяся работа в клоузнет-баттле ухнула к чертям собачьим – все клозеты погорели в одночасье синим пламенем, убитые крутейшим вирусом. Знать бы, кто придумал это вирус, открутить бы головенку сволочи хитромудрой… А вот намечающееся писательство Милы застопорилось напрочь. За месяц она не написала ни строчки. Это ж надо – повесть ее брали в приличный толстый журнал, один из лучших в Европе, главный редактор А. Ройфе лично одобрил, дал согласие, даже назвал сумму гонорара, а Милена никак не могла переделать три неудачных абзаца… Проклятые сны.
Таблетка начала действовать, головная боль стихла. Мила заварила чай, вяло нарезала сыр и хлеб, включила телевизор. Утренние новости.
– Уникальная геологическая аномалия обнаружена в Шарангском районе Нижегородской области, – сказала ведущая. – Она расположена в глухом лесу, на территории бывшей колонии строгого режима "Зорьки", и занимает около пяти гектаров. Как уверяют местные жители, появилась аномалия около двух недель назад.
На экране появился мужичонка в пятнистой телогрейке – плюгавый, рябой, в клочковатой бороде. "Николай Тишкин, лесник" – гласила надпись внизу экрана.
– Ну как это выглядит?.. – протянул мужичок. – Как сказать… А никак не выглядит. Хоть скоко смотри, все равно ничо не видно. Как ослеп все равно что. И пройти через это дело нельзя. Не пущает эта стена. Конечно, место это заброшено было, считай, никому не нужно, но все равно непорядок. К тому же там у этой штуки внутре дом жилой был, а в ём человек жил, теперь он вроде как от мира отрезанный. Так что я думаю, МЧС туда должна приехать, место оглядеть, а человека спасти. И еще ученых туда надо. А нам в Шарангу денег надо в сельсовет, чтобы котельную они отремонтировали, а еще надысь у нас два мужика водкой из магазина насмерть отравились, правда, потом выжили…
– Для новой геологической аномалии еще не придумано названия, – произнесла ведущая, вытеснив собою изображение лесника. – Но специалисты говорят, что ничего подобного до сих пор в мире не наблюдалось. Как ни странно, официальная наука не спешит провести исследования…
– Я знаю, как эта штука называется, – сказала Мила. – Это Слепое пятно. Маленький слепун. Он самый.
Мила решила, что этот пригорок ей подходит. Да если бы и не подходил, она все равно не смогла бы идти дальше без отдыха. Ноги ее ныли от непривычно долгой ходьбы, подошвы горели. По ее приблизительным подсчетам, она отмахала от поселка уже пять километров, три километра еще осталось. Самое время для привала.
Мила села на бурую земляную проплешину, покрытую редкой жухлой травой, расшнуровала кроссовки, сняла их и поставила рядом. С наслаждением пошевелила пальцами ног. Новые кроссовки – не лучший вариант для дальней лесной прогулки, но что поделать, подходящей обуви у нее не нашлось, пришлось покупать. Рюкзачок тоже купила, а вот штормовку одолжила у подружки Лизы. Экипировалась как могла.
Комары налетели сразу же – не городская мелочь, крупные таежные кровососы. Мила достала из кармана баллончик с "Анти-Москитом", прыснула на носки, потом намазала лицо, руки и шею. Хоть не надолго, но помогает. Кусачий гнус кружит-жужжит вокруг, но на кожу не садится. Как здесь можно жить, в этом лесу? Ужас какой-то.
Хотя, если не считать комаров, все просто здорово. День теплый, славный, сосны тянутся мачтами стволов к небу, шумят кронами в вышине. Пихты и ели пришипились этажом ниже, растопырили пушистые лапы, ловят остатки солнечного света. Дятлы выбивают дробь со всех сторон, соревнуясь в залихватской звонкости. Поляна рядом с дорогой поросла клевером и иван-чаем. Толстые шмели деловито носятся в воздухе, приземляются на розовые головки цветов. Кузнечики лениво выпрыгивают из-под ног. Выводок крупных подосиновиков выглядывает из бурой перепревшей хвои. Запах разогретой травы. Хорошо…
Давненько Мила не ходила так вот по лесу. Со студенческих времен. Доехала электричкой до Шаранги, дальше – пёхом. Дорогу к слепуну узнала в лесничестве. Это она так сказала – "слепун", а там сразу же поняли о чем речь, закивали головами, бросились объяснять, показывать по карте, поверили ее байке о том, что она – ученый из института, предложили даже возничего на мотоцикле – рыжего и нетрезвого. Мила с трудом отбрыкалась, не нужен ей был возничий, она знала, что идти нужно собственными ножками. Грунтовая дорога к бывшим "Зорькам" вела одна – хоть и петлястая, заросшая полынью, но вполне отчетливая. Мила не боялась заблудиться – она чувствовала, как слепун зовет ее к себе, держит за руку, ведет, не давая свернуть в сторону.
Милена достала банку консервов, хлеб, бутылку минеральной воды. Открыла банку. "Сельдь в масле". Никогда не думала, что будет есть непрезентабельную консервину с таким зверским аппетитом. Умяла рыбу за пять минут, еще и масло хлебушком вытерла, отправила в рот. "Вот бы еще и шпрот сейчас", – мелькнула в голове мысль – странная, вроде бы даже не своя, чужая, навеянная непонятно чем – не соснами же этими. Запила минералкой из пластикового стаканчика. И довольно упала на спину, затылком в рюкзачок, улыбнулась, засмеялась, залюбовалась небом – фотогенично голубым, испещренным безупречно белыми барашками облаков… Прикрыла глаза… Господи, как хорошо… И комары куда-то делись… унялись, бессовестные кровопийцы… земля такая теплая, прогретая солнышком…
– Люблю… – пробормотала Милка, засыпая. – Я тебя люблю. Слышишь ты, обормот двухметровый?
Она повернулась на бок и подложила ладошку под щеку.
* * *
Игорь лежал на кровати – голова, обмотанная бинтами, тощие руки, грудная клетка с выпирающими ребрами.
– Милена, – сказал Игорь, близоруко щурясь. – Я рад видеть тебя, госпожа моя. Я совсем плохо вижу. Кажется, теперь мне придется носить очки.
– Гоша, – Мила присела на краешек кровати и погладила его худосочную руку. – Милый мой. Как ты, Гошенька?
– Я слаб. Очень слаб. Мне не нравится это хилое тело.
– Зачем ты это сделал?
