— Легко сказать. Где уверенность, что настроюсь на брата? А вдруг это будет только иллюзия?
— Определиться очень просто. Правильно настроишься — сразу наткнёмся на пацанов Чёрного Кира.
— А как настраиваться?
— Прислушайся к тому, что впереди. Тебя потянет, потянет что-то вроде уверенности, что именно туда и надо.
— Пойдём и наткнёмся прямо на Кирилла, а не на брата.
— Во-первых, нам-то всё равно, на кого. Во-вторых, смею предположить, физическое впечатление контакта с Митькой ты тоже уловишь и поймёшь, что это он, а не кто другой. Всеслав же учил представлять в воображении, когда работаешь с энергией. Здесь то же самое. Представь Митькино лицо (Всеслав чему-то усмехнулся) и держи его перед глазами, пока ориентируешься. Отклик придёт.
— Легче сразу настроиться на Кубок, — хрипло сказал Вадим. Говорить нормальным, более-менее человеческим голосом ещё удавалось — за счёт того что он старался не слишком смыкать горло. Ко всему прочему приходилось прятать от собеседников боль от самого процесса речи.
— На Кубок? — недоверчиво переспросил Всеслав. — На Кубок? А он у него?
— У Митьки.
— Кубок? У Митьки? Как он к нему попал?
— А почему ему нельзя быть у Митьки? — вызывающе спросил Вадим, холодея от страха и пытаясь не выказать его, пряча за внешней бравадой.
— Элементарно. Шептун го просто отберёт и ещё порадуется подарочку.
— Но ты говорил…
— У Кубка есть крышка. Пока он закрыт, Шептун ничем не рискует.
— Вот как…
Вадим остановился, остановились его спутники.
Слово "настроиться", наверное, всё-таки в этой ситуации не подходило. То, что он начал делать, легко укладывалось в общее значение слова "просвечивать". Но Вадим не был бы филологом, если бы остановился и на "просвечивать". Света он не испускал. Он смотрел в чёрные дымы и представлял, что от всего его тела веет нечто. Нечто уходит вперёд, сквозь дымную пелену… Краем глаза Вадим уловил какое-то шевеление слева, и его человеческая рука незамедлительно — и даже, кажется, вне сознания — уложила пальцы вокруг рукояти меча. Он немного сдвинул фокус зрения, чтобы часть шевеления обратилась в единое целое, и "дёрнул" расплывчатую картинку к себе.
И оказался лицом к лицу с Шептуном.
Спутники Вадима мгновенно встали полукругом, защищая его спину, — Вадим, сам того не ожидая, впихнул всю честную компанию прямо в середину толпы боевиков Чёрного Кира.
— Какие люди в Голливуде! И с телохранителями!
Красивое, но лишённое всяких приметных чёрточек лицо Шептуна внезапно чудовищно исказилось в нижней части: челюсть словно расплющило, а рот превратился в безгубую, еле намеченную линию, горизонтально разрезавшую лицо почти до ушей. Секунды две трансформированное лицо беззвучно разевало пасть, демонстрируя двойные ряды неровных клыков… Затем процесс пошёл в обратную сторону: разрез пасти сузился до размеров нормального человеческого рта. Одновременно съёжилась челюсть, причём кожа за новой трансформацией явно не поспевала — сморщилась старческими складками и неохотно разгладилась. И — сияющая улыбка хозяина, встречающего дорогих гостей.
Вадим смотрел бесстрастно. Видимо, его бесстрастный взгляд и побудил Шептуна к объяснениям.
— Друг мой, давно ли ты смотрел в зеркало? Ибо то, что я изобразил, является твоим отражением. Твой портрет представлен, естественно, в той части лица, которую уродует Зверь. Ах, как жаль, что все страдания, и физические, и моральные, оказываются напрасными. Зверь выбирается из тебя. Он вот-вот разорвёт твоё тело — и чего ради? Врата открываются, их движения уже не остановить. Так что всё зря. Ты успел подумать о предложенном бессмертии?
— А если… шанс… ещё существует? Почему я должен… верить именно тебе?
Шептун отвёл руку назад жестом хирурга, ждущего, что сейчас ему подадут необходимый инструмент, и нетерпеливо пощёлкал пальцами. Под рукой появился подсунутый боевиками Митька. Ухваченный за шиворот, он покорно встал рядом с Шептуном.
Вадим обнаружил, что смотрит не столько на усталое, но упрямое лицо брата, сколько на его руки — руки, прижимающие к грязной футболке Кубок.
— Да-да, ты всё правильно понял, Вадим, — подтвердил Шептун. — Мне не нужны ни Митька, ни Кубок. Возможности Кубка мне уже не страшны. Врата открываются, и никто не сможет остановить процесс на данном этапе. Так что — забирай брата (обернулся Денис и буквально цапнул Митьку за плечо, втолкнул в круг их маленькой компании) и думай, думай о бессмертии. Прочувствуй изысканный аромат мысли о том, что смерть во всех проявлениях станет для тебя не более, чем фактом, абсолютно посторонним, тебя никаким боком не касающимся. Тебе не кажется, что эта мысль даёт определённое ощущение власти? Власти безграничной! А что ты получаешь в противном случае? Медленную смерть, когда Зверь встряхнёт остатки твоего бренного тела и погибнет сам, ибо выёдет он из тебя уже сейчас с большим опозданием… И сразиться ему придётся не со мной, а с целым миром мне подобных!
"Поразительно, — думал Вадим, — он говорит шёпотом, но в голосе чётко слышны все вопросительные и восклицательные интонации. Как он умудряется так говорить?" И, сам того не сознавая, слушал не смысл речей Шептуна, а лишь те самые интонации.
Шептун сделал небольшой шаг вперёд, словно оратор, желающий быть убедительным. Загипнотизированный его мелькающими в воздухе руками, шёпотом, мягко льнущим к ушам, Вадим, только вздрогнув, вышел из оцепенения. И впервые близко увидел глаза Деструктора. На один-единственный миг он успел заметить их человеческую форму, вплыл в неё, проскочил её — и упал в бездну. Влетел в бездну. Перелетел в неё через…
Лапа инстинктивно среагировала на слово "через" (оказывается, Вадим всё ещё старался найти определение всему, что с ним происходит) и вцепилась в нечто неосязаемое, но достаточно материальное, чтобы удержать тело Вадима на месте. И только Вадим остановил падение, как с его головы — головы того Вадима, что удержался над бездной, — скользнуло что-то лёгкое, воздушное. Он вскрикнул от боли, и крик всколыхнул бездну по имени Деструктор, и дымы, ползущие в этом безграничном пространстве, затрепыхались, как сигаретные — от сквозняков.
Вскрик отдался назад. Превозмогая боль, Вадим изумлённо пытался понять, каким образом бездна может рождать эхо. И всё-таки никак не доходил, что крик уже не его собственный, что такой, рвущий душу и нервы, вопль не может рождать ни человеческая, ни звериная глотка.
Кричал Деструктор. Один. Остальные просто шарахнулись в стороны — и друзья Вадима в том числе — и продолжали пятиться, пятиться, невольно задирая головы всё выше.
