Ознакомительная версия.
— Да я, понимаешь, дукс… — солдат смущенно потер лоб. — Я ж добрался до хана. Мадред его знает как! Плохо помню, когда драка — все в пелене. Но прорубился к нему, потом все совсем уж закрутилось, очнулся — лежу на земле! В руках какая-то палка, на ей железяка разорванная… ну эта, кольцо, значит, к которому цепь крепилась. И на меня прямо этот рогатый прет, хан, значит. И груша, груша моя! — на башке евонной, впилась в черепуху шипами. Цепь болтается. А у меня же нету другого оружия. А он с топором таким, што гору подрубить можно. И уже он прям надо мной, уже замахивается… Хех! Мне вдруг страшно стало, разумеешь, дукс? А ведь я раньше никогда… ну, не боялся я махача, наоборот, весело мне это дело, люблю я. Вскочил, значит, да как побегу от него прочь между остальными. Тока увертываться успевал от клинков. Поскакал прям! Гляжу, а эта вот… — Орхар стукнул босой пяткой по палубе, — висит, значит, и к ней по веревкам лезут. Уже и руины вокруг, и вдруг вижу: Ирма вверху! Ребятенка на плечо положила, одной рукой держит, а второй цепляется. Тут же визги, стоны… Я дите схватил какое-то и следом.
Они приближались к феям. Эльхант делал широкие шаги, солдат семенил рядом.
— Понимаешь, дукс? — пробормотал он. — Вся, значит, отвага моя — она в груше была, в ей. Сила вся… в шипах. А как цепь порвалась — так и храбрость вместе. Вона какое дело, значит… удивительное дело.
Заметив Септанту, феи разлетелись, пропуская его к той, что лежала у стены рубки. Нежное лицо Поэми обратилось к небу, широко раскрытые неподвижные глаза смотрели вверх. Лесные озера, которыми они были когда-то, иссохли — влага жизни покинула их. На шее Поэми, обхватив ее за подбородок широко расставленными ручками и целуя мертвую в губы, давилась слезами пирси. Эльхант постоял, глядя на них, нагнулся, двумя пальцами осторожно взял пирси за талию и поднял. Она извернулась, попыталась зашипеть, но издала лишь жалкое бульканье, узнала Эльханта и, взвизгнув, обхватила его за палец. Слезы, будто мельчайшие бисеринки росы, заблестели на коже агача. Он оглядел фей, потом ладонью погладил пирси по голове и сунул за пазуху — рубаха была изорвана, и когда Септанта пошел дальше, голова пирси высунулась сквозь одну из прорех. Она терла глаза кулаками и всхлипывала, но уже тише. Сворачивая к борту, чтобы обойти палубные надстройки, агач оглянулся — Орхар за ним не пошел. Солдат стоял рядом с Ирмой, которая была на полголовы выше его, и слушал, а женщина говорила что-то.
На пути попалась троица гномов из команды, но они лишь отмахнулись, когда Эльхант попытался узнать, где капитан. Затем показались другие карлики, толкающие перед собой тележку с Кучеком. От голема осталась горка сухого песка, из которой возвышалась голова с глазами-дырами. Они обратились к агачу, трещина рта шевельнулась — раздался еле слышный скрип. Эльхант заступил гномам дорогу, им пришлось остановиться.
— Жив? — спросил Септанта, показывая на голема.
— А то как же, — ответил один из карликов. — Заклинание-то в башке у него. Отойди, спешим мы.
— Куда вы его везете?
— В трюм. Потом починим, если время будет, а сейчас не до него.
— Хорошо, — сказал Эльхант. — Но обращайтесь с ним осторожно, ясно?
— Ты чего это раскомандовался, дылда? — взвился гном, но другой пихнул его локтем в бок, и карлик лишь махнул рукой.
Они покатили Кучека дальше, а Эльхант добрался до кормы и там увидел фигуру у борта.
Лана повернулась к нему, ее лицо преобразилось, она сделала шаг навстречу, потом лицо погасло, и амазонка прошептала растерянно:
— Он тонет…
Корма далеко выступала за край исполинской емкости. Солнце село; ночь, сожрав день, разбухла, расползлась над мирами, накрыв их своей черной тушью в татурах созвездий. Позади в полумраке едва виднелась вершина Горы, расколотая пополам, будто ударом огромного молота. Вокруг бурлила вода, выстреливали пенные столбы. Атланс почти целиком погрузился в океан, лишь остатки Горы Мира выступали над ним — но и они вскоре исчезли.
Эльхант обнял Лану за плечи, повернул лицом к себе. Несколько мгновений они стояли нешевелясь, затем он склонил голову, а она подняла лицо.
Они надолго замерли. Со стороны носа доносились причитания, стоны и плач, но у кормы было тихо. Ковчег летел к Пределу Воздуха, все еще медленно поднимаясь, приближаясь к облакам. Навстречу ему, пока что неразличимый, с небес опускался Верхний мир.
Ознакомительная версия.
