И наконец, Роман создал водную нить и запустил ее в обруч. И тот ожил.
Теперь четыре колдуна смотрели на свое творение и не могли решиться.
— Может, на Максимке испытать? — спросил Слаевич и хихикнул.
— На тебе, — огрызнулся Костерок. — На тебя эту дрянь уже надевали.
— На меня нельзя. Я распадусь, — тут же нашелся Слаевич. — А без Чудодея вам меня не собрать.
Тогда все посмотрели на Романа. Тот пожал плечами. Как говорится, инициатива наказуема. И надел обруч себе на голову. Несколько секунд он сидел неподвижно. Ничего не происходило. Потом будто кто-то взял его за руку и повел за собой. Остальные тоже пошли. Роман уверенно шагал по Ведьминской. Будто знал, куда идет. Было еще темно, горели фонари. Роман дошел до пустынного участка, обнесенного с трех сторон забором. Остановился. Именно здесь умер Чудодей, сидя на бетонных ступенях недостроенного дома. Роман подошел к крыльцу. Стал подниматься.
— Не делай этого! — крикнул Данила Большерук. Но было уже поздно. Роман поднялся еще на одну ступеньку и исчез.
Перед ним плескались светлые воды Беловодья. Поднимались, опускались, и в такт пульсировала кровь в висках, и боль, возникая где-то в темени искрами, пробегала по затылку и спускалась к плечам. Колдун не мог понять, отчего это, — то ли само Беловодье так влияет, то ли воздействие обруча сказывается. В первый раз было иначе. Впрочем, как все было при первом посещении, господин Вернон сказать точно не мог: он не помнил Беловодья, а видел лишь колдовской сон о нем.
Роман поднял руки, собираясь снять обруч…
— Не делайте этого! — раздался сзади голос.
Роман обернулся. Гамаюнов. Ну, конечно, — не ушел он никуда. Здесь. Роман видел Ивана Кирилловича вроде как смутно. Перед глазами рябило и плыло. Обруч давил.
— Не снимайте, — повторил Гамаюнов, приближаясь. — Умрете.
Роман и сам это понял. Только что. А еще понял, отчего умер Чудодей. Он создал — книжно-колдовски — себе ожерелье и обруч и решил пройти через портал. Но то ли силы не хватило, то ли не выдержал и обруч снял, но, как бы там ни было, он умер, шагнув в неизвестное.
— Я же закрыл Беловодье. — Роман прищурился — так смотреть на Гамаюнова было проще, и перед глазами не рябило. — Запер и ограду, и портал в комнате… Значит, и Сазонов может пройти? Он здесь?
— Был, но тут же ушел. Знал, что вы появитесь следом.
— Куда ушел? Где он может выйти? В Суетеловске?
— Этого не знаю.
Роман обошел замкнутый круг. Заглянул в усадьбу. В комнате, обитой красным штофом, картины по-прежнему являли серые изнанки холстов. И неудивительно. Зачем Сазонову этот постоянный портал, если он с помощью обруча теперь может выскочить где угодно. А Беловодье для него теперь — всего лишь место, где можно оттолкнуться для прыжка.
Роман подошел к краю внутреннего ледяного круга. Потом махнул рукой. Ледяная дорожка пролегла к церкви.
— Куда вы? — Кажется, Гамаюнов испугался.
— Хочу доделать то, что начал Стен.
Роман зашагал к церкви. Иван Кириллович за ним.
— Вы уверены?..
— Да.
Роман не оборачивался. Гамаюнов не отставал и говорил в спину:
— А если Сазонов захочет завладеть?
— Не сможет. Это не его. Не ваше. И не мое.
Они вошли в церковь.
Иван Кириллович оглянулся.
Роман прошел к иконостасу. Остановился. Вновь пошел, замыкая круг. Потом поднял руку, сжал кулак. Зеленый камень на перстне стал светиться. Все сильнее, сильнее. Зеленоватый свет заливал уже всю церковь. Еще шаг, и еще. Роман щурился, гримасничал — свет нестерпимо резал глаза. И вдруг — будто удар — белым сиянием, но не в глаза, куда-то глубже, под черепушку, и внутри — тоже вспышка, — и свет прошел сквозь, и все погасло.
Церковь была. Точь-в-точь такая же, как прежде. Но Роман знал, что другая. Гамаюнов покачал головой, скорее осуждающе, чем восхищенно. Потом лицо его дернулось, шевельнулись мягкие лиловые губы. Иван Кириллович вскинул руки и отогнул ворот свитера. На шее сверкало водное ожерелье.
— Мы вернулись назад на несколько лет, — сказал Гамаюнов. — Судя по всему. Зачем?
Роман тронул подбородок. Шрам, оставшийся после схватки с Колодиным, исчез.
— Вы не поняли? — Роман передернул плечами. — Вы создали ограду Беловодья из ожерелья Стена, вы заставили его отдать все силы — или почти все, — чтобы поддержать ваш город мечты. И вы думали, что после этого создаете что-то свое? Смешно, право! Стен хотел оградить наш мир от фатальных ошибок. Это его мечта.
— А если я вернусь назад, ожерелье будет при мне?
— Думаю, что да.
Гамаюнов колебался. Он хотел что-то сказать, но не знал, стоит ли. Потом все же решился.
— Знаете, это не Алексея портал. То есть и его — тоже. Он сделал… Но… Я точно не знаю, чье это вообще.
Роман ощутил смутную тревогу. Огляделся. Поднял голову. Вместо потолка — фиолетовое, полное звезд небо. Звезды не такие, как на земле. Крупнее и как будто ближе. Созвездия не знакомы.
— В прошлый раз, — сказал Иван Кириллович очень тихо, — портал сработал иначе.
— Он говорил: «То, что было задумано в начале века, начато в его середине, в чем разочаровались к исходу тысячелетия, мы наперекор всем пессимистам воплотим», — повторил водяной колдун слово в слово сказанное Стеной. — И мотнул головой вверх: — Вот она, дорога к звездам. Иди — не хочу. Так?
— Не знаю. Я из церкви не выйду. И вам не советую.
— А до того выходили?
— Нет.
— И он не выходил?
— Нет. Хотел. Но не смог… не решился.
— Тогда вернемся, — сказал Роман. — Любой храм — портал, и открывается он не по воле людей.
Юл спал. Роман бесцеремонно сдернул с него одеяло.
— Ну, что такое? — Мальчика завозился, пытаясь нащупать одеяло рукой. Не удалось. — Спать хочу.
— Как ты открыл портал? А?
— Да чего тут такого? Вошел, и все. — Юл нашарил одеяло, натянул.
— Откуда перстень?
— Я ж сказал, дядя Гриша сделал. Ювелир-хулиган. — Юл отбросил одеяло, сел на кровати. — Ну, что надо-то? Я спать хочу. Отдохнуть не дают.
Мальчишка смотрел вызывающе, дерзко. Боялся. И правильно. Перстень-то у него — простой ключ, навряд ли дядя Гриша, пока его варганил, защитные заклинания шептал.
— Надя в Суетеловск приезжала? — Юл кивнул. — Ожерелье срезала и тебе отдала? — Вновь кивок. — А как его в перстень поместили?
— Дядя Гриша закатал.
— Как?
— Взял и закатал. Просто закатал.
— В Беловодье ты из Темногорска прошел? Или из Суетеловска?
— Из Суетеловска. Там таких дыр полно.
— А обруч? Откуда у тебя обруч? Не мог же ты его сделать…
