– Не бойся. Она у меня не от-т-ткрывает-т-тся. Т-т-там замок нужно подрегулировать.
– Когда доедем, откроется? – Юрий поймал себя на мысли, что тоже хочет заикаться на букве "т", нечеловеческим усилием подавил улыбку и желание.
– Не сомневайся. Все будет-т-т ништ-т-тяк.
Машина сорвалась с места. Несмотря на обманчивый, внешний вид, ехала довольно шустро. Но производимые шумы заставляли Юрия холодеть. Что-то мертвело и сжималось внутри. Водитель попался словоохотливый. Ему очень понравилось выражение о своей машине, по поводу, бесперебойной работы в течение двадцати четырех часов в сутки. Он принялся развивать мысль.
– Она у меня надежная. Целый день работ-т-тает. Без от-т-тыха. Знаешь сколько за сут-т-тки нарезает?!
– Не знаю, и знать не хочу. Сосредоточься на дороге и на том, как потратить деньги. – Оборвал водителя Юрий. Тот обиделся и засопел. Ему стало жалко этого замученного уже жизнью молодого парня, но разговаривать сейчас не мог.
Город, ускользающий за грязным, заляпанным окном, казалось, мало отличался от того, созданного им. Людей на улицах не было. Вот только горящие фонари, да редкие машины, с гулом и жидким шлейфом грязи, проносящиеся мимо.
Ради кого я все это собираюсь сделать?! Ради Марины? Этого заики, деда, его собаки, или вот того человека в прошмыгнувшем мимо Мерседесе?! Грязью копейку залил с крыши до колес. Нет, наверное, нет. Не ради них. И не ради Агасфера. Он платит по своим счетам. Ради себя, и уже, наверное, без наверное. Ну, может быть для Наташи. Той, которая не знает меня, не любит и никогда не полюбит. Ради дочки ее и того ребенка, что еще не родился. Ишь, как понесло высоким штилем. Устал просто от всего. Надоело!
Юрий вымученно улыбнулся. Машина въезжала на площадь перед Балтийским вокзалом. Вновь посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Время бежало вместе с ним. Чуть впереди. Выгнувшись на кресле, вытянул из заднего кармана джинсов толстый бумажник. Порывшись, наклоняя его к желто-зеленому свету, пробирающемуся в салон с площади, выудил пятисотку. Машина замерла напротив ступенек, ведущих под крышу вокзала.
– На, держи. Спасибо. – Попытался открыть дверь. Не получалось.
– У меня сдачи нет. – Опять получилось не заикаясь.
– Не надо сдачи. Дверь сделай! – наконец удалось сломать сопротивление заевшего замка. Почти выбил дверцу. Сила инерции едва за шиворот не выбросила на тротуар. Удержала жалобно заскрипевшая ручка на двери. Юрий с трудом вылез из машины. Вытянулся во весь рост, с хрустом в суставах потянулся. Наклонился, опять заглянул в салон. Ошеломленный водитель держал растянутую руками радужную бумажку.
– Будь счастлив, шеф! Прощай! – Сказал Юрий. Сильно хлопнул дверцей. На этот раз плотно встала на место.
Никак не получается зацепиться. Прочертить хоть какую-либо черту, отмечающую путь. Поздно, везде опоздавший. Уже ничего не догнать, и никого не вернуть. Да, и надо ли?
3.
Юрий поднялся по ступенькам. Прошел под аркой входа и оказался под крышей вокзала. Слева от входа, рядом с выходом из метро, висели белые стенды расписаний. Закурил и двинулся туда. Метро выпускало жидкий поток поздних пассажиров. Останавливались у расписания движения поездов. Кто-то проходил мимо, к выходу, некоторые скачками бежали в сторону перронов. Пройдя между двумя инженерного вида мужиками, остановился у расписания. Курил и внимательно изучал написанное. Остановил выбор на белой доске, сверху написано: "На Сиверскую, Лугу". Подумал, почему пишут не правильно. Правильное название поселок Сиверский. Пробежал глазами по вертикале строчек с цифрами и названиями конечных остановок. Взгляд замер почти в самом низу таблицы. 6141 ЛУГА 23. 29. Она, вот эта вот электричка. Поезд в Эндсвилл, в никуда. Последний, во всех смыслах. До него, до последнего путешествия, оставалось четырнадцать минут. Подошел к кассам, протянул в окошечко пятисотрублевую купюру. Толстая женщина ойкнула. Но, молча пробила билет и долго, почти минуту, набирала мелочь. Не считая, засунул сдачу и билет до конца в карман. Рядом с выходом из метрополитена ордена Ленина, имени Ленина, стояла, раскачиваясь на широко расставленных ногах, бродяжка, неопределенного возраста. Впрочем, для него всегда было проблемой определить возраст у женщин. Он, сжав в кармане, комком вытащил ворох денег. Отобрал билет и пятидесятирублевую купюру. Опустил обратно, в карман. Бродяжка запела, тонким, пронзительным голосом, продолжая раскачиваться. Юрий вздрогнул, но не от неожиданности, а от неприятного впечатления производимого пением женщины. Какой-то похоронный стон. Подошел и, не глядя, протянул деньги все еще зажатые в кулаке. Пение прервалось. Чтобы взять деньги ей пришлось сложить ладони лодочкой. Все равно две бумажки и несколько монет попали мимо. Он развернулся, поймал несколько удивленных, с примесью ненависти взглядов запоздалых пассажиров.
"Думают, что обдолбанный новый русский грехи замаливает. Наверное, они правы… или левы?"
Уже забыв и о бродяжке и о взглядах случайных свидетелей проявления чрезмерной, кичащейся щедрости, двинулся к ларькам. Ларьки стояли на площадке, перед перронами. На ходу нашел в кармане полтинник. Вытащил. Прошел мимо двух милиционеров. Периферийным зрением уловил напряженное внимание к своей особе. Сделал вид, что не заметил. "Лучший способ остаться незамеченным, – не видеть тех, кто смотрит на тебя".
У ларька стояла девушка. Продавщица продала ей бутылку пепси-колы и чипсы. Девушка была миловидной. Он сказал, пытаясь заглянуть в глаза:
– То, что ты сейчас купила это яд.
– Я знаю. – Ответила, посмотрев ему в глаза. Но тут же опустила.
– Но кушать очень хочется.
– Тогда прошу прощения. – Сказал он. И уже в окошко ларька:
– Две бутылки "Двойного Золотого", пожалуйста. – Положил пятьдесят рублей в протянутую ладонь продавца. Девушка, неспешно и как-то неуверенно шла к платформам. У некоторых замерли неосвещенные, дремлющие электропоезда.
Он опять повернулся к окошку:
– Одну откройте. – Там исполнили просьбу. Осторожно передали открытую, он сразу приложился к ней. Вторую бутылку опустил в карман, к телефону.
Женский, искаженный механизмом громкоговорящей связи, голос возвестил:
– Поезд на Лугу отправится от первой платформы. Время отправление поезда двадцать три часа двадцать девять минут. Повторяю…
Девушка в красном пуховике стояла в центе площади перед платформами.
"А что, если, плюнуть на все. Начать с начала. Почему должен быть кому-то обязанным? Вот, если она сейчас пойдет к моему поезду, пойду следом, познакомлюсь. Понравлюсь, влюблюсь!"
