За старыми досками открывался небольшой коридорчик с крутой лестницей, уходящей вверх. Похоже, какой-то слепой подвал, наверное, для вина или масла, судя по остаткам рассохшихся бочек, похожих на разбитые прибоем пузатые лодки. Здесь было сухо, пыль собралась по углам косматыми лохмами, легла на каменный пол слоем в палец толщиной.
Их уже ждали, судя по следам в пыли и сильно прогоревшим факелам — ждали долго. Елена разочарованно вздохнула, стараясь, чтобы это прозвучало незаметно. Никакого золота, никакого Императора. Только женщина, старик и какая-то девчонка в мужском платье. При взгляде на женщину захватывало дух. Елена не так уж часто видела бономов, а приматоров вообще никогда — высшая аристократия обитала в иной вселенной. Но хватало одного взгляда, чтобы понять — да, эта дворянка из тех, для кого вертится мир. Она не была ни разодетой, ни украшенной, все скромно и сдержано, как у бедной вдовы — простое черное платье с белыми оборками, пара тонких золотых колец. Не обладала особенной красотой, а каштановые волосы к тому же убраны под шапочку. Но было что-то в осанке и взгляде безымянной аристократки, некая квинтэссенция могущества и власти, по сравнению с которой даже Флесса казалась мещанкой, нахватавшейся обрывочных манер. От ее взгляда становилось не по себе, темные глаза хранили такую концентрацию уверенности в своем праве указывать, что сразу хотелось припомнить, чем ты обязан этой женщине, в чем, не дай господь, провинился и как услужить ей наилучшим образом.
Старик был куда менее колоритен, он представлял собой уже более-менее знакомый Елене типаж потомственного слуги, который вырос при Доме и с детства, что называется, «утратил идентичность», точнее не приобрел ее, растворившись в самоотверженном служении господам.
Девчонка… Нет, не девчонка! Сквозняк, ворвавшийся через заброшенный тоннель, заставил дернуться огонь воскового факела, осветив лицо получше. Мальчишка с тонкими чертами лица и иссиня-черными волосами до плеч, уже почти не ребенок, однако еще не совсем подросток. Чем-то он походил на юного Кристиана Бейла в «Мио, мой Мио», только более испуганного, явно не понимающего, что происходит. Мальчик казался заспанным и был одет как человек, которого поспешно собирали в долгий путь, ориентируясь не на практический опыт, а довольно абстрактное представление о нем. Судя по выражению лица, испуганному взгляду и развороту корпуса, ребенку больше всего хотелось прижаться к матери — фамильное сходство прослеживалось даже в неверном свете факела — крепче ухватиться за юбку. Но маленький дворянин стоически превозмогал недостойные желания. Выглядело это жалко и очень трогательно.
— Ты опоздал, — с ледяным упреком бросила женщина. Говорила она как иностранец, хорошо знающий всеобщий язык Ойкумены, однако даже не пытающийся скрыть акцент. В общем, как Флесса, но еще более выраженной «инаковостью».
— Да, — согласился Раньян, глядя на ребенка. — Были причины.
Как ни странно, похоже, ответ полностью удовлетворил приматессу. Если мужчина сказал, что были дела, значит, они действительно были и действительно помешали. Теперь он здесь и пора действовать дальше. Холодный взгляд женщины скользнул по спутникам бретера как прожектор, все отмечая, ничего не выражая, вернулся к Раньяну. Приматесса поколебалась мгновение, а затем слегка подтолкнула мальчика к бретеру. Ребенок споткнулся, быстро и с панической надеждой глянул на мать и слугу.
— Идите, сын мой, — сказала женщина, и что-то дрогнуло в сердце Елены. — Пора идти.
Ни один мужчина не понял, не прочувствовал бы скрытую в безразличном голосе нотку отчаяния и страха. Но Елена услышала и поняла. Приматесса смертельно боялась — не за себя, за дитя! Боялась и надеялась лишь на бретера. Страх и надежда бились пламенем костра за железной броней выдержки. Только ими сейчас жила незнакомка. Ребенок молча схватил ее за руку, сжал так, что казалось, вот-вот косточки переломятся с отчетливым хрустом.
— Ступайте за мной, юный господин, — хрипло вымолвил бретер, будто сам проникся драматичностью момента. — Надо спешить.
Ребенок молчал, не выпуская материнскую ладонь. Лицо дворянки дрогнуло, чуть поплыло как восковая маска под свечой. Сквозь толщу камня пробивался едва заметный, исчезающий на грани слышимости шум набата, кажется, сейчас звонили все без исключения колокола Мильвесса.
Как ни странно, положение спас Насильник. Он переложил копье в левую руку и обозначил весьма ловкий поклон.
— Идемте с нами, господин, — на удивление мирно и уверенно произнес немолодой грешник. — Ваша мать уйдет другим путем, так безопаснее.
— Да, — торопливо подхватила приматесса. — Мы встретимся позже!
Елене захотелось покачать головой, настолько безыскусным казался обман. Однако сработало. Ребенок еще раз оглянулся, ища поддержку и согласие в глазах матери, очевидно, нашел, потому что выпустил ее руку и сделал неуверенный шаг куда-то между Раньяном и Насильником.
— Ах, простите, где же мои манеры… Буазо цин Туйе, к вашим услугам, — светски представился Насильник. — Почту за честь сопроводить вас, юный господин.
— Идите, — скомандовал Раньян. — Я за вами, мы обсудим с госпожой… ее путь спасения.
Насильник и три бойца окружили мальчика, повели к тоннелю, неторопливо, чтобы не пугать ребенка еще сильнее. Елена чуть замешкалась и увидела, как приматесса передала Раньяну кошелек угловатых очертаний, заполненный, похоже, не только монетами. Видимо дворянка сложила все ценности, что сумела найти. Как будто лишь сейчас заметив кольца, женщина торопливо сорвала их, протянув бретеру. Грималь тактично отвернулся, Елена не стала, рассудив, что представление входит в цену ее помощи.
Аристократка и бретер обменялись несколькими фразами, быстро и как люди, которые давно, хорошо знают друг друга. Елена готова была поклясться, что их связывает нечто давнее, очень крепкое… однако не любовь. А может и она, но чувства отгорели давным-давно. Показалось, что некая важная вещь прошла мимо сознания, что-то вполне очевидное, простое… готовое все объяснить.
Нет, мысль отказывалась ловиться, подсознание не желало делиться секретами. Ладно, будет еще время все обдумать.
— Поторопитесь, — чуть громче обычного сказала аристократка. Ее рука в простой перчатке без кружев и вышивки легла на широкую ладонь бретера в толстой боевой перчатке.
Раньян накрыл ее руку своей, чуть наклонился и что-то ответил. Видимо это «что-то» исчерпывающе завершило разговор. Дворянка пару мгновений испытующе глядела на мужчину немигающим взглядом, на лице ее застыла маска отчужденного безразличия, но в глазах билось неистовое пламя надежды, А затем бретер и женщина, словно по команде, молча повернулись друг к другу спинами, шагнули в разных направлениях. Слуга, который на протяжении всего разговора сохранял молчание, с торопливой угодливостью подал госпоже руку. Хотя нет… не руку. Кажется, он протянул ей небольшую бутылочку в окладе из серебряной проволоки, в такие обычно разливали драгоценный парфюм. Распространившийся запах подтвердил догадку — к запаху горячего воска примешался тонкий и в то же время терпкий, тяжелый аромат, как от пережженных щепок ароматического дерева.
Елена пожала плечами, думая, что хрен пойми этих дворян, нашла время и место душиться… Впрочем, у каждого свои привычки. Лекарка поправила за плечами «вьетнамский сундучок» и пошла вслед за Раньяном. Бретер не обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на загадочную аристократку. Шествие замыкал Грималь. Тяжелая дверь закрылась за ними, оставив наедине с длинным старым тоннелем, приглушенно стукнул засов на той стороне.
Обратный путь показался куда длиннее, однако прервался довольно неожиданно, уже за дырой в стене, когда впереди что-то громко затопало. Раньян отдал факел Грималю, освобождая руки, двое из трех наемных воинов обнажили клинки. Однако на свет вышел не упырь, алчущий людской плоти, а брат Кадфаль. Он тяжело дышал, как человек, что был вынужден сделать тяжелую, непростую работу, а затем сразу, без передышки еще и побегал, не выровняв дыхание. Левое ухо искупителя было порезано, под глазом наливался хороший синяк. Дубина в руках Кадфаля чернела свежепролитой кровью. Похоже, тот, кто причинил брату небольшой телесный ущерб, заплатил кратно сверх того.
