– Ты меня много выше, Минивер. Я не смогу разделить с тобой кровь, если ты не наклонишься.
Она сморщила идеальный носик.
– Сидхе не бывают такими коротышками!
Я кивнула и поморщилась, демонстративно потрогав шею. Мне было больно, но не так уж сильно. Она жадно смотрела, как я прикасаюсь к ране, как дергаю ворот блузки. Была бы она мужчиной или любительницей женщин, я бы сказала, что она пялится на мелькнувшую белую грудь. Но я догадывалась, что все не так просто. Дело было не в белой груди – дело было в белой груди с текущей по ней свежей кровью.
Я протянула ей руку, ту, что с раной на запястье.
– Помоги же мне совершить клятву, Минивер.
Отказаться она не могла, но едва ее рука коснулась моей, едва она почувствовала липкое прикосновение крови, она отдернулась прочь. Должно быть, для нее было пыткой смотреть, как кормятся на мне сперва гоблины, потом феи-крошки...
– Если ты решишь отозвать свой вызов, я не стану возражать, – сказала я серьезно и рассудительно.
– Конечно, не станешь, я же вот-вот тебя убью.
– Ты прольешь мою кровь? – спросила я, поднимая руку, чтобы она посмотрела, как струится кровь по запястью. – Прольешь алую кровь вот на эти плиты?
На идеальном лбу появились первые капельки пота. О да, именно это она и хотела сделать. Она хотела кромсать и резать, точно как заставила хотеть Андаис. Она вложила в вино самые свои властные и самые потаенные желания. Если б я заставила ее бросить притворство позже, в разгар схватки, она бы прикончила меня. Но если это произойдет сейчас, если я заставлю ее наброситься на меня во время поцелуя – то и я смогу ударить без оглядки на церемонии. Вскрою ей белое горло от края до края, и может – только может, – мне удастся выжить.
У нее были две руки власти. Первая работала на расстоянии, и мне это очень не нравилось. Она могла выстрелить сгустком энергии с большого расстояния и одним удачным попаданием остановить сердце. Но была и вторая рука – рука когтей. Стоит Минивер приставить тонкие пальцы к моей коже, и из ухоженных ногтей будто выстрелят невидимые когти. Они взрезают плоть, как ножи, и если на пути нет металлической преграды, могут прорезать тело насквозь. Дойл и Рис такое наблюдали. Это была ее левая рука, и ее применение я могла пережить. Так что надо было, чтобы Минивер воспользовалась именно ею.
Я ее боялась, но времени на страх у меня не было. Буду трусить – умру, а что тогда станет с моими людьми? Холод сказал, что лучше умрет, чем вернется на службу к Андаис. И только я стояла между моими стражами и возвращением к королеве на милость. Мне нельзя было их бросить. Так, как сейчас, – без всякой защиты.
Мне надо выжить. Я должна выжить, а значит, Минивер должна умереть.
Я снова шагнула в грубые объятия золотой ткани и, как и раньше, почувствовав сквозь ткань ее тело, взялась руками за талию Минивер.
На этот раз она грубо притянула меня к себе, словно хотела как можно скорее покончить с формальностями.
Я подняла левую руку – ту, что со свежей раной, – как будто собираясь тронуть ее за лицо, но она схватила меня за запястье и остановила. Больно мне не было вообще-то, но я все равно застонала.
Глаза у нее чуть расширились, и она надавила сильней.
Я поощрила ее еще одним стоном.
Я видела, как скачет жилка у нее на шее. Ей нравились мои стоны. Так нравились, что она зарылась пальцами в рану, и следующий стон был неподдельный.
Задыхаясь, я выговорила: "Ты делаешь мне больно", и я не притворялась.
Минивер рывком притянула меня к себе, заломив мне руку за спину и продолжая рыться в ране. А потом дернула руку вверх, словно хотела вырвать ее из сустава.
Я вскрикнула, и глаза у нее стали совсем бешеными. Она вцепилась другой рукой в окровавленные космы у меня на затылке. Она рычала, и я видела наяву, как она борется с собой, видела боевое безумие в ее глазах – в сантиметрах от меня. Если я рассчитала неверно, я умру, и смерть будет медленной и очень болезненной. При этой мысли страх бросился мне в лицо, загрохотал пульсом в висках. Я не пыталась его побороть, и Минивер словно его унюхала, унюхала мой страх, и ей это понравилось.
Ее губы плавали над моими, на волосок от соприкосновения, от скрепления клятвы. Она опять рванула меня за руку, и я заорала. Звук, который у нее вырвался, был похож на смех, но со смехом никак не был связан. Я такого в жизни не слышала. Если б я услышала этот звук в ночной тиши, я бы испугалась до чертиков.
Она прошептала мне прямо в губы:
– Кричи, кричи, пока я стану пить твою кровь. Кричи, и тогда это будет не больно.
Я помедлила секунду, не могла понять, что лучше – поддаться и закричать или заставить ее сперва потрудиться. Минивер решила за меня. Она прижалась губами мне ко рту, и раз я не кричала, она заставила меня это сделать.
Она дернула меня за руку опять, вырвав стон, но стон ее не устраивал. Не было никакого знака, даже касания магии – мою левую руку просто вдруг пронзили ножи, пять лезвий разом воткнулись в плоть и кости.
Я заорала, как она и добивалась, и кричала, кричала и кричала, с зажатым ею ртом, обездвиженная ее хваткой. Она пила мои вопли, как пила мою кровь, и мне пришлось защищаться.
Боль и страх стали силой. Я не подумала – истеки кровью, я подумала – умри! Горло у нее взорвалось фонтаном крови, и мы обе ею захлебнулись.
Я думала, она меня отпустит, но она не ослабила хватку. Рука прочно держала меня за волосы, и стоило Минивер призвать свою силу, мне пришел бы конец. Я сосредоточилась на ране у нее на запястье, и она попыталась вскрикнуть – с ее-то перерезанной глоткой. Рука убралась от моей головы, кисть болталась, почти отрезанная от предплечья. Голод в глазах пропал, там теперь были только шок, и ужас, и страх, который перед смертью могут испытывать только бессмертные. Страх, удивление и непонимание – когда они начинают чувствовать хватку смерти.
Она отшвырнула меня прочь, и я не успела подставить здоровую руку. Та рука, за которую она дергала, была бесполезна: она и онемела, и жутко болела одновременно. Плечо я не чувствовала и смутно понимала, что, может, это и к лучшему.
Пару секунд я лежала на полу, пытаясь понять, смогу ли двигаться. Но она пошла на меня, пытаясь приспособить оторванную руку на место, словно без кисти не могла воспользоваться рукой власти. Надо было что-то делать, пока она не сообразила, что может и так обойтись.
Я уставилась на красную дыру, где раньше была ее глотка. Там влажно поблескивал позвоночник, а внизу даже ключицы были видны. И с такими ранами она еще пыталась меня убить. Она уже должна была подохнуть. Почему она не подыхает?!
