— Забавный ты, Алексей Батькович, всё-таки человек, даром что великий, — сказал я, с живым интересом наблюдая за тем, как быстро отрастает из его рваной раны новый палец. И с лёгкостью слегка опьяневшего существа стал выдавать на-гора прописные истины: — Откуда счастью взяться там, где горя нет? А любви как вырасти без ненависти? Ты сам-то рассуди. Идеал, он только в уме штука живая и тёплая, а на практике — мёртвецкий хлад. Отчего, скажи, предки ваши из райских кущ улизнули? Дураки, думаешь, были? Отнюдь. Счастья захотели, вместо сытости тупой. Да они и людьми-то только тогда по-настоящему стали, когда взяли на душу первородный грех. Да? Нет?
По лицу великого ничего не было видно (ни нам смертным читать лица великих), но я прекрасно понимал: произношу вслух то, что он и без меня прекрасно знает. Уже тысячу раз он всё это обдумал бессонными ночами. И понимает в тысячу раз всё лучше меня. Во всех нюансах и подробностях понимает. Только вот беда — понимать-то понимает, однако поделать уже ничего не может. Застрял в тупике. Увяз. И видя, какая жестянка корявая из мечты вышла, убегает от неё на время, дабы, как справедливо отметил высший маг Сергей Архипович Белов, грешного здешнего воздуха чутка хлебнуть.
Так я полагал ничтоже сумняшеся. А спустя несколько секунд Лёха и сам это подтвердил, сказав с печалью вселенской в голосе:
— Так и есть, дракон. Так и есть. Прав ты. И по существу прав, и по-всякому. А только что тут теперь поделать? Ничего не поделать. Что сделано, то уже сделано. Ни мерзости же туда здешней подпустить.
— Почему бы и нет? — воткнул я откровенно.
Лёха поморщился:
— А какая тогда разницы между этим миром и моим будет?
— Никакой. И пусть.
— Хм, пусть… Скажешь тоже. Выйдет тогда, что я напрасно столько лет…
— А так, что ли, не выходит?
Лёха вздрогнул и удручённо закачал головой:
— Под дых ты меня, дракон. Со всей дури под дых.
— Не убивайся, Лёха, не раскисай, — попытался я как-то сгладить свою хмельную дерзость. — Всякий опыт, он же не напрасен.
— Тебе, дракон, легко говорить. Ты-то вон…
— А что я? Думаешь, Алексей Батькович, у меня жизнь шоколад?
— Что шоколад, не думаю. Но ты хотя бы уверен в том, что пыхтишь не напрасно.
— Зря ты так думаешь, — сказал я. — Зря. Есть, конечно, ситуации, когда предельно понятно, что делать и чем это в итоге обернётся. Сам погибай, например, а товарища выручай. Раненых с поля боя обязательно выноси. Подонку руки не подавай, а если взбесится, к миру принуждай непропорциональной силой. Не стучи, не подставляй, не подстрекай. Стариков, детей, женщин в спасательные шлюпки сажай первыми. Ну и прочая, прочая. Здесь всё ясно. Предельно. Делай так, и молодец. — Я вытащил новую сигарету, прикурил от протянутой дрожащей самокрутки и продолжил: — Но бывают, Алексей Батькович…
— Петрович, — впервые за всё время беседы удосужился поправить меня Лёха.
Приняв его поправку к сведению, я кивнул и продолжил мысль:
— Но бывают, Алексей Петрович такие моменты, когда не понять ничего. Делаешь так — хорошо, делаешь противоположное — и тоже вроде неплохо. Или, бывает, не вмешаешься — подлец подлецом, а в другой раз в такой же ситуации вмешаешься — всё одно подлец. Вот тут и начинаешь чуять под ногами зыбь, а сердцем — бездну. А иной раз…
Тут я сообразил, что меня несёт куда-то не туда, потому что уже говорю не я, а спирт во мне, помотал головой и волевым решением подвёл черту:
— Ладно, проехали. Не буду ныть. И ты не ной. Перестань себе голову морочить несбыточным, закрывай лавчонку, и возвращайся. Нам в Городе порядочный великий позарез нужен.
— Давно бы вернулся, — уверил Лёха. — Но как подопечных бросить? Что с ними будет?
— Что будет, то и будет, — рубанул я с плеча. Потом похлопал ладонью по столешнице и сказал: — Этот вот мир давно бог покинул, ничего, крутится всё как-то само собой. И твои подопечные без няньки уж как-нибудь справятся. Вот посмотришь, они ещё там без тебя коллайдер андронный соорудят, чтоб доказать научно, что тебя не было никогда. Так что давай изживи тоску пастуха по овцам, доверься низовому действительному уму и возвращайся. Будешь здесь моральным примером смягчать нравы людские.
— С кондачка такое не решишь, — растягивая слова, сказал Леха, — тут подумать надо.
— А чего тут думать? Нечего тебе в Запредельном делать. Факт.
— Я дракон, вообще-то, не в Запредельном обитаю, — вдруг ошарашил меня великий
— Да? — озадачился я. — А где? Подожди, дай сам догадаюсь. На другом лоскуте Пределов?
— Вот именно, что на другом. На совершенно другом.
— А мне говорили…
— Думают, что Запредельное на самом деле существует, вот и говорят.
Тут я окончательно впал в ступор и вышел из него не сразу. А когда вышел, спросил:
— А что, разве Его нет?
— Нет, — как отрезал Лёха. И помолчав значительно, стал разъяснять: — Тут ведь как. Профаны думают, что есть только Пределы. Посвящённые верят, что кроме Пределов есть ещё и Запредельное. Высшие маги уверены, что на самом деле есть только Запредельное, а никаких Пределов нет. А великие…
Я тормознул Лёху энергичным жестом гаишника, и сам закончил логический ряд:
— А великие знают, что никакого Запредельного нет, есть только Пределы. Так, что ли?
— Вот именно, — утвердил мою версию великий. — Умный ты дракон. Уважаю.
— Я, Алексей Петрович, не умный, я догадливый.
— Всё равно уважаю.
— Это сколько хочешь. Только скажи, а чем же в таком случае великие маги отличаются от профанов?
— Только одним, — сказал Лёха и показал мне указательный палец. — У них ещё есть выбор, а у нас его уже нет. Они-то Силы не знают.
— Та-а-ак, — протянул и хлопнул я себя по коленкам: — Без бутылки тут не разобраться. Разливаю?
— Погоди, — остановил меня Лёха. — Дай сначала скажу, что там у тебя на руке накарябано. А то вырублюсь, будешь потом скакать как лось подбитый.
Понятно дело, что от великого при встрече можно ожидать чего угодно, в том числе и разгадки твоих истинных намерений, и я к подобным фокусам был внутренне готов. Но всё равно его проницательность меня потрясла. Всегда потрясает. К такому ни привыкнуть, ни подготовиться нельзя.
— Выходит, ты в курсе, зачем я пришёл? — смущённо выговорил я.
— Обязательно, — кивнул Леха. — Как никак великий, а не кукла самоварная.
— Честно говоря, я боялся, что упрашивать тебя придётся.
— Это я уловил. И, как понимаю, подпоить решил, чтоб сподручнее было дело обстряпать?
Это было неправдой. Вернее — не совсем правдой. Поэтому я поводил пальцем перед его носом:
