Когда Эдда вернулась домой, старая знахарка почуяла эти всплески. Но ее собственный дар давно ослаб, и потому она не могла, да и не хотела, разбираться в их сути. Будь она понастойчивее в расспросах, наверняка сообразила бы, что происходит, и сумела бы немного «причесать» вихри магического потока. Не сумела. Энни Байвелл поужинала вместе с Коттингами, а когда Бранза, огорченная всеобщим унынием, отпустила женщин из-за стола и, напевая, загремела посудой в мойке, старуха поднялась по лестнице, пожелала Эдде и Лиге доброй ночи и удалилась в свою спальню.
Когда же Бранза ушла спать — когда дом погрузился в сон, когда горожане, придавленные необъяснимой усталостью, раньше обычного рухнули на свои убогие матрасы и соломенные тюфяки и, опустошенные, уснули без грез и сновидений, — накопленные силы и чувства этого дня выпустили усики-антенны и медленно поползли из памяти, разума и тела Эдды по всему дому, точно пытливые цепкие корешки. Половицы, штукатурка, потолочные балки, обшивка стен — ничто не было для них помехой. Они неумолимо пробирались вниз — безмолвные, бесплотные, без цвета и запаха, — туда, в швейную мастерскую, где впервые пробудились под воздействием определенных событий, вернее, пересказа этих событий.
Человеческие фигурки, которые Эдда вырезала из черной и белой материи, поначалу оставались кусочками ткани и лишь слегка подрагивали, словно от сквозняка. Булавки, пригвоздившие их к столу, слабо поблескивали (вполне естественно, ведь из незанавешенного окна на них падал мягкий свет луны). А потом булавочные головки засветились — сперва темно-красным, затем ярко-оранжевым светом, — и это был первый сигнал того, что Эдда обретает истинную силу. Один за другим пришпиленные человечки перестали дрожать, обратили внимание на светящиеся булавки, мягкими тряпичными руками помогли себе сесть и этими же руками попытались потушить жаркое сияние. Фигурки заговорили: поначалу обычное ухо не различило бы произносимые ими слова, затем их матерчатые глотки перешли на сухой шепот и, наконец, звуки стали более гладкими, металлическими, похожими на щелканье ножниц.
Это были уже не плоские куски ткани: человечки приобрели объем, увеличились до размеров обычных людей, их ноги встали на пол.
— Холодновато! — пробормотал один.
— Не волнуйся, — успокоил его другой. — Скоро мы все тут разогреем. — Он погладил булавку, которая торчала из него раскаленной стрелой, а головка шипела и плевалась желтыми искрами.
На фигурах появилась одежда — вышитая, вытатуированная или очерченная мелком на белой и черной коже. Возникли контуры лиц, столь же призрачные, как и одежда — они то меркли, то проступали вполне отчетливо; заблестели волосы. Все пятеро являли собой молодые, двенадцатилетней давности, копии своих двойников — Джозеф Вудман, Турро Кливер, Иво Стрэп, Лицетт Фокс и Хогбек-младший, сын темнокожего чужеземца.
— Откуда начнем? — спросил самый мелкий.
— Фокс первым согрешил, — отозвался кто-то. — Надо сделать все, как было.
— Все-таки Хогбека-младшего ждет самое большое посрамление. По положению он ближе всех к джентльмену. — Мягкие руки черной фигуры сомкнулись на шипящей, раскаленной добела головке булавки, которая торчала из его бархатных штанов.
— Тогда оставим его напоследок. Давайте действовать от низшего ранга к высшему.
— Да, и для каждого сохраним первоначальный порядок — сперва Фокс, потом Вудман, потом я, и так далее.
— Отличный план! — Двойник Фокса захлопал в ладоши, комнату осветили вспышки, похожие на молнии.
Приглушенно бормоча и поблескивая, пять тряпичных фигур покинули дом.
Турро Кливера они нашли в квартале проституток, в объятиях его любимой прачки. От прикосновения тряпичных рук девица выпрыгнула из постели, схватила платье, чтобы прикрыть наготу, и метнулась к стене, вопя во все горло. Ее крики подняли на ноги целый дом. Все пятеро визитеров по очереди сделали свое дело с Турро: Фокс, Вудман, Кливер, Стрэп и последним Хогбек. Столпившиеся в дверях прачки таращили глаза, сокрушенно охали или хихикали — каждая в зависимости от своего характера и прошлых отношений с Турро.
Иво Стрэп мирно сопел в кровати рядом со второй женой и семерыми из двенадцати отпрысков. Никто не видел, как пять тряпичных человечков проникли в дом сквозь фасадную стену. Они стащили Стрэпа с постели — он так отчаянно цеплялся за простыни, что жена и дети едва не свалились на пол. Пока детишки сонно жаловались, что отец заграбастал себе все одеяло, двойник Хогбека обнажил зад Стрэпа и предложил попользоваться им коротышке Фоксу.
— Начинай, Фокс. И не церемонься с ним. Насколько я помню, этот измывался пуще других.
Остальные четверо стояли вокруг и удерживали истошно голосящую жену Стрэпа и ревущих мальчишек, легко отшвыривая их назад, точно отмахивались от назойливых мух.
Стрэп, который подвергся той же процедуре, что и Кливер, жалобно стонал, пока не лишился чувств.
— А что, неплохо мы его отделали, — сказал один из тряпичных двойников, вытирая руки о полы куртки, когда все пятеро через парадную дверь вышли на улицу, где уже собралась толпа разбуженных соседей.
— Да уж, визжал как резаный, — кивнул черный Хогбек. — Надо же, мне опять приперло. Глядите, я снова раскочегарился.
— Ох ты, как зудит и жжется! — воскликнул магический двойник Фокса и провел руками по накаленной добела булавке. Ззз-ззз-ззз, зашипели искры.
Делянка лесорубов, где ночевал Джозеф Вудман, находилась довольно далеко. Помимо него там были все его братья и две невестки, которые занимались стряпней.
— Эй, что за шутки? — не просыпаясь, пробурчал он, когда тряпичные мстители выволокли его из-под навеса. — Отвяжитесь, черт возьми! Дайте поспать!
Матерчатый Вудман содрал с Вудмана реального штаны.
— Полюбуйтесь на эту задницу, — усмехнулся он. — Белая, круглая, что твоя луна. Он-то и был зачинщиком, ребята. Преподайте ему хороший урок.
Все пятеро навалились на Вудмана, каждый со своей огромной булавкой. На шум выскочили братья и невестки. Те, что посмелей, остались смотреть отталкивающее зрелище, другие поспешили скрыться в кустах. Кто-то бросился на выручку Джозефу, но оказалось, что странных двойников совсем непросто схватить; к тому же на ощупь они пугающе отличались от живых людей, так что удержать их никому не удалось. Когда процедура завершилась, матерчатые фигуры выбросили свою жертву из круга, словно изжеванную собаками рванину. Негромко переговариваясь, они побрели прочь, и еще долго за деревьями мелькали клочки белой и черной ткани.
