Но меч Климоги почему-то не вспорол прикрытое шкурой травянистое ложе, где только что находился Владигор, а просто упал на землю возле сапог убийцы. Сам Климога, вытаращив глаза и беззвучно разинув рот, застыл как вкопанный. Вдруг на губах его выступила кровавая пена, колени подогнулись — и Климога свалился замертво.
Из его толстой шеи торчала резная рукоятка охотничьего ножа. Владигор узнал бы этот нож среди сотен других: заветный подарок ворожеи Дироньи!
Еще до того как Владигор пришел в себя, совсем рядом послышался конский топот. Он поднял глаза. Лиходей… Ольга!
Соскочив с коня, Ольга бросилась к нему:
— Ты не ранен?
Не дожидаясь ответа, встала на колени, торопливо ощупала его плечи, руки, грудь. Увидев, что Владигор пытается сесть, быстро пристроила за его спиной конское седло и вновь спросила:
— Не ранен, нет?
Владигор улыбнулся:
— К счастью, ты не разучилась метать ножи.
— Златогривый два дня от тебя не отходил, только сегодня смогла его к ручью увести, чтоб напился, — будто оправдываясь, сказала Ольга. — И вот надо же…
Ее прервал громкий всхрап Лиходея. Ольга обернулась и испуганно вскрикнула. Владигор в первый момент даже не понял, что происходит.
Мертвый Климога прямо на глазах… сжимался, скукоживался, будто сам себя пожирал! Впрочем, через несколько мгновений стало ясно, что это отнюдь не «самопожирание». Мертвец превращался в какого-то лесного зверя, очень похожего на большую куницу.
Однако охотничий нож крепко сидел в Климогиной шее, и когда жутковатое превращение завершилось, оборотень забился в предсмертных конвульсиях. Он корчился, извивался, раздирал когтями собственное брюхо, впивался острыми зубами в лапы и хвост, но глаза его по-прежнему были безжизненны.
В памяти Владигора с удивительной четкостью зазвучали давние — больше двух лет миновало — объяснения дружинника, который был поставлен стеречь Климогу и никак не мог понять, куда тот исчез. Дружинник лишь заметил куницу с кровавым пятном на шее, выскочившую из баньки… Теперь стало ясно, что лесной хищник не привиделся воину.
— Вот, значит, как вырвался Климога на свободу, — негромко сказал Владигор. — И сейчас — даже мертвый! — пытается проделать то же самое. Да заговоренный нож не дозволяет…
Ольга мало что поняла из его слов, но спокойный голос Владигора вернул ей мужество и самообладание.
— Коли одного удара оказалось мало, придется добавить! — воскликнула она, поднимая с земли кривой савроматский меч.
Ее опередил златогривый Лиходей. Мощным ударом копыта он размозжил череп извивающейся гадины, прекратив ее полудохлое существование.
Ольга и Владигор внимательно следили за неподвижным трупом оборотня, словно ждали от него какой-нибудь новой каверзы.
Но случилось иное: трава вокруг трупа быстро почернела, рассыпалась в прах, а еще через мгновение — сама земля дрогнула и навсегда поглотила мерзкие останки того, кто еще недавно звался Климогой Кровавым.
Над спящим лагерем синегорцев яркими самоцветами сверкали далекие и непостижимые звезды. Ночная тишь мягким покрывалом легла на опушку леса. Случайный ветерок принес откуда-то с юга мимолетные запахи прокаленных солнцем степных трав, заставив синегорских коней тревожно всхрапывать. Но близкое и влажное дыхание Ильмер-озера было сильнее, и кони вновь успокоились…
Весь мир казался безмятежным, свободным и добрым.
«Увы, он таким только кажется, — сказал себе Владигор. — Взойдет солнце, и откроется глазам все его несовершенство: раздоры и войны, грязь и кровь, алчность и трусость, невежество, бездушие, зависть… Небесные боги, создавшие эту землю и все сущее на ней, похоже, напрочь забыли о своем неудачном творении и занялись более важными делами. Вспомнят ли когда, а если вспомнят — не будет ли слишком поздно?»
Владигор тяжело вздохнул. Он лучше многих знал, что ответа на сей вопрос нет ни в «Серебряной книге Перуна», ни в «Книге Пророчеств», ни даже на мраморных скрижалях Пещеры Посвященных. И лишь от самих людей, от всех подданных и правителей Поднебесного мира, зависит, кто станет победителем на этой многострадальной земле — Правда и Совесть или Злыдень-Триглав. И еще от одного человека зависит, к сожалению, очень многое в этой борьбе — от него, Владигора, Хранителя и Стража Времени…
Он сидел у небольшого костерка возле своей походной палатки и, задумчиво глядя на огонь, то ли размышлял о будущем, то ли вспоминал недавнее прошлое.
Пожалуй, впервые за многие-многие дни у него появилась возможность спокойно и трезво подумать о том, что уже сделано и что еще предстоит сделать, дабы не позволить Злой Силе воцариться над миром. И сколь ни строг был к себе Владигор, все-таки вывод получался в его пользу: планы Триглава разрушены, Климога Кровавый уничтожен, варварские племена вернулись в Этверскую пустыню, а Союз Братских Княжеств не только восстановлен, но и скреплен особым договором четырех князей.
Вернее, трех князей и одной княжны — Бажены, дочери Дометия Ильмерского. Сам Дометий, сославшись на нездоровье, в Дарсан так и не прибыл, но предоставил все полномочия молодой княжне. А она и рада-радехонька новым заботам, будто новому платью! С таким рвением за дело взялась, что, не сдерживай ее Любава, наломала бы дров… Любава, к счастью, для нее теперь и подруга сердечная, и наставница мудрая. Так и были неразлучны все дни Большого Совета в Дарсане. Да и завтра еще не расстанутся: Любава вместе с ней решила направиться в Берестье, чтобы помочь в разговорах с Дометием о судьбе лесных жителей.
Хотя Дометий, как сообщил Совету его посланник, готов уже в ближайшее время препоручить всю власть в Ильмере молодой княжне, ибо сам вознамерился на покой уйти, соглашение с берендами может стать ему костью поперек горла. Больно обижен на них за похищение любимой дочери…
Но Владигор был уверен — все уладится. Выгоды соглашения столь очевидны, что о личных обидах Дометий сразу позабудет. Если, конечно, не полностью ума лишился в своем затворничестве.
Грым Отважный (его пока в Большой Совет допустить не решились, о чем Владигор весьма сожалел) предложил взять под свою охрану часть восточных рубежей Ильмера и Синегорья — как раз ту часть, на которую издавна в обоих княжествах сил не хватало. В основном — леса да болота, но и множество тайных дорог и тропинок, по которым с Рифейских гор чуть не каждое лето заявляются айгурские грабители. Вот против них беренды и встанут. А взамен просят лишь равноправия с другими жителями Братских Княжеств — дабы никто не препятствовал им в охоте на зверя и птицу, в свободном торге и в прочих мирных делах.
