Закатав слишком длинные рукава своего балахона по локти, он быстро лепил пирожки. Его руки были такими необычными: тонкие и изящные белые кисти с длинными аккуратными пальцами… продолжающимися длинными темно-бордовыми от природы ногтями.
— А ты приходи ко мне потом, поспорим и проверим, чьи вкуснее! — предложил Леопольд, не замечая, как дико исказилось мое лицо от вида его рук.
— Посмотрим, — хмыкаю, отрывая взгляд от страшных длинных ногтей незнакомца. — А откуда у тебя все это? — спрашиваю, рассматривая потолок, чтобы отвлечься. — Мука с яйцами, мясо, яблоки, молоко? Сомневаюсь, что ты это все покупаешь… а ведь в глухом лесу даже своровать такие вещи не у кого. Где же ты все это берешь?…
— Почему это не у кого своровать? — вновь захихикал чудик. — Это мамка за грехи платит, хе-хе-хе!
Закончив с печкой, он принялся разводить камин, чтобы в комнате стало теплее. Мило с его стороны, потому что я ужасно замерзла в холодном каменном склепе.
— Что? — удивленно переспрашиваю.
— У мамки подворовываю, — объяснил он. — Она когда пропажу заметит, все кричит слугам: «Крысы! Крысы! Как замучили эти крысы! Истребить их всех надо!». И в голову ей никак не приходит, что крысы не утащат целый мешок муки или три десятка яиц! Хе-хе-хе!
— И кто же твоя мать?… — осторожно спрашиваю.
— Дура моя мать. Идиотка, каких поискать надо!
— Какой ты ласковый и любящий сынок, однако…
— Она хотела меня убить! — возмущенно сообщил он, швырнув в камин очередное полено.
— Оу… это все объясняет, — киваю. Итак, он наконец-то начал нормально отвечать… Может, если разузнаю о матери, я смогу понять, кто он такой? — А где живет твоя мама?
— В поместье Сеймуров. Я туда все время хожу по тоннелям, — объяснил чудик, возвращаясь к печке с пирожками.
— Хммм… — задумываюсь, усаживаясь на стул поближе к камину, чтобы погреться. — Знаешь, обычно это ведьмы так не любят своих детей. Твоя мать — магичка? А как ее зовут?
— Что? Нет, моя мать не ведьма, — усмехнулся он, садясь на стул у печки, так, чтобы удобнее было и следить за готовкой, и со мной разговаривать. — Я знаю, что ты ищешь мага Сеймура, но моя мать не он. На самом деле даже я не знаю, кто тот самый маг, — объяснил псих, тоже пододвигая один из стульев к камину и усаживаясь рядом со мной.
— А откуда ты знаешь, что я ищу мага? — удивляюсь.
— У всех стен поместья есть глаза и уши… подозрительно похожие на мои, хе-хе-хе! Вот такие глаза! — с этими словами чудик поднял челку и показал мне свое лицо…
Ни шрамов, ни животной морды, ни свиного рыла или еще чего-нибудь такого, что уже нарисовала моя фантазия. Совершенно обыкновенное, даже симпатичное лицо юноши с невероятно красивыми глазами. Светло-светло голубые, почти серебристые у зрачка, затем они резко переходили в цвет насыщенной зелени, изумрудный.
— Хах, если кто и пойдет за тебя замуж, так это из-за твоих глаз! — усмехаюсь.
— Да, я красивый, — самодовольно улыбнулся чудик, вновь закрывшись челкой. — Я же говорю, что мать моя идиотка. Я был бы самым красивым ребенком на свете и ей бы все завидовали!.. А я еще я очень умный, знаешь?… Я много читаю… Называй меня Леопольд! Хочу, чтобы ты называла меня по имени! Иначе зачем я тебе его сказал? — возмутился он.
— Эммм… хорошо. И зачем же ты закрываешь свое лицо, Леопольд? — оторопело спрашиваю.
— Люди могут ослепнуть от моей красоты! — опять захихикал чудик. — Я часто хожу среди них, а они меня не видят. Открой я лицо — они тут же бы меня заметили!.. Ха-ха-ха-ха…
— Логично… Так, говоришь, твоя мать не ведьма. А кто же она? И, что самое интересное, кто ты такой?
— Затем я тебя и позвал, чтобы все это тебе рассказать, — усмехнулся Леопольд. — Я решил, что ты поможешь мне, а я буду помогать тебе и вместе мы поможем друг другу. Но сначала я все расскажу… О, чайник свистит!
Радушный хозяин засуетился вокруг железного чайника, который когда-то успел повесить над огнем в очаге. Метнувшись к одному из шкафов, он достал две глиняные кружки, которые, видимо, сам и сделал. Разлив чай, он протянул одну кружку мне, потом занялся печкой.
— Ты ведьма, сделай мне теплые хорошие угли! А то пирожки сейчас пока печки дождутся, все испортятся.
— Хорошо, — пожимаю плечами и отправляю внутрь печки струю пламени, которая быстрее обычного огня въедается в древесину. Уже через три минуты угли были готовы, а пирожки отправились в печку.
— Итак, а теперь мой рассказ, — кивнул Леопольд и вновь уселся рядом со мной у камина. Я села на свой прежний стул и приготовилась слушать откровения этого несчастного. Когда он начал говорить, его тон преобразился, выровнялись интонации, ушли глупые нервные смешки, и я поняла, насколько красив на самом деле голос этого юноши. — Я — бастард. Нежелательный ребенок одной идиотки, которая до безумия влюблена и по сей день. Моя мать по молодости прокляла моего отца, взревновав. Проклятье состояло в том, что «ребенок его будет уродцем от рождения и принесет огромное зло всей семье и станет проклятием и позором рода своего! Он заберет немало жизней и душ, будет истинным наказанием и карой!»… Но ревность и проклятие оказались напрасными, потому что любовь матери на самом деле была взаимна. И когда выяснилась эта взаимность, ей было не до размышлений о том, чем ее любовные порывы могут кончиться… В общем, мамка забеременела от проклятого. Идиотка…. - тяжело вздохнув, чудик замолчал на некоторое время. Потом, сделав большой глоток из кружки, продолжил. — Мать не нашла в себе сил убить меня, когда я родился. Вместо этого она упрятала меня в подземелья поместья и растила там до семи лет. Как ей удавалось скрывать все это так долго, я не могу даже представить!.. Те годы я хорошо запомнил. Мать часто приходила ко мне под землю, приносила еду, одежду и даже игрушки, чтобы я не скучал. По мере того, как я взрослел, она приходила все реже и только для того, чтобы покормить меня и учить. Когда мне исполнилось семь лет, она вывела меня на поверхность и увела далеко от поместья. Была глубокая ночь, потому она надеялась на то, что в темноте я не найду дорогу назад. Я хорошо помню тот момент, когда она прощалась. Мать сказала, что я уже взрослый, должен уйти по дороге и там, в большом мире, знакомым мне только из книг, самостоятельно строить свою жизнь…
— Какой ужас… — пораженно выдыхаю. — Какая она мать после того, как отказалась от своего ребенка!?
— Она не хотела, — грустно возразил Леопольд. — Видела бы ты, как она тогда плакала! Она любила меня, но понимала, что не может меня оставить и растить как нормального ребенка, ведь я дите проклятия и наврежу роду, если останусь в поместье… И еще моего отца она любила больше. Перед ней стоял выбор: бросить поместье и уйти со мной, или остаться здесь, с ним. Она выбрала моего отца и решила отослать меня подальше. Но, конечно, мама не учла кое-чего — прожив семь лет в тоннелях, я изучил их так, как никто другой до меня. Я нашел несколько выходов наружу и к тому времени уже не раз выбирался на улицу, проходил по тоннелям через реку, знал о каждом тайном ходе и, конечно же, видел в темноте. Я вернулся в поместье без ее ведома и с тех пор живу в подвалах. Конечно, я не просто так живу, я слежу за поместьем. По тайным ходам я могу попасть в любую комнату, подглядеть и подслушать любой разговор… я знаю о Сеймурах столько, сколько они сами о себе не знают! Вот, собственно, моя скромная история…
