— Он там не один, в том-то и дело, — проворчал Ява.
Алина непонимающе взглянула на него.
— Не один? А с кем? А-а-а… — спохватилась она. — Совсем из головы вылетело. Наша гостья… как ее? Мерсея? Кстати, за что ты на нее взъелся? Перестали нравиться красивые девушки?
Автомобиль выехал на шоссе и помчался, быстро набирая скорость.
— Мне, Алина, красивые девушки нравиться не перестали, — задумчиво проговорил Ява. — Но вот конкретно эта красивая девушка мне почему-то не нравится.
Алина снова принялась набирать номер Бахрама.
— Да? И почему?
Ява пожал плечами.
— Не знаю, — честно признался он. — Не нравится — и все.
Он перестроился в другой ряд и притормозил, пропуская другую машину.
— Ты видела, как она на него посмотрела?
— Кто? На кого?
— Эта девица на Ньялсагу.
Алина честно постаралась припомнить.
— Нет. А как?
Ява немного помешкал.
— Как будто наметила цель, — неохотно выдавил он.
Алина поднесла телефон к уху.
— Не отвечает… да что же это такое!
Она бросила телефон в сумку и опустила боковое окно, подставляя лицо теплому ветру.
— Какую еще цель? Глупости, показалось тебе. Мы все устали, а тут еще Бахрам…
Алина тяжело вздохнула.
— Надо, надо с ним поговорить!
— Не будет он с нами говорить, — отозвался Ява, останавливаясь на светофоре. — И дома его сейчас нет, и в агентство он не приедет, а объявится только утром, на берегу. Он для себя уже все решил.
Он побарабанил пальцами по рулю, ожидая, пока неторопливые пешеходы пересекут улицу.
— Но все-таки лучше было бы если б Ньялсага сначала эту девицу отправил, а уж потом….
Алина закатила глаза.
— Хватит, это уже даже не смешно! Ну, посмотрела она на него как-то особенно. И что? Ничего не случится. Ньялсаге об опасности известно, больше чем нам с тобой. И он умеет обращаться с женщинами!
Ява плавно тронул машину с места.
— Конечно, умеет, — согласился он. — И когда научился только…
Алина закрыла окно.
— Я не в том смысле, — с достоинством проговорила она. — Я хочу сказать, что он умеет хорошо умеет держать себя в руках!
Ява вздохнул.
— Конечно, — устало сказал он. — Конечно, он умеет прекрасно держать себя в руках. И ты это умеешь, и я. Но все мы, поймавшие Соранг, знаем, что наше бессмертие и наша вечная жизнь — это все до поры, до времени. За исполнение желания рано или поздно придется расплачиваться.
Алина кивнула и отвернулась, невидящим взглядом уставившись в окно, за которым проплывали городские улицы.
— Только бездушное существо могло придумать такую расплату за бессмертие, — пробормотала она. — Всю свою жизнь мы должны избегать любви. Но как ее избежать? Разве это возможно? Разве это хоть кому-то удавалось? И стоит только влюбиться — и тот, кого ты любишь, станет причиной твоей гибели!
Ява свернул с шумного проспекта на боковую улицу.
Алина закрыла окно.
— Глупости, Ньялсага не влюбится, — твердо сказала она, глядя перед собой. — С какой стати? Под любовное заклятье попадет, что ли? Пока что всем нам удавалось избежать проклятья!
— Вот именно «пока что», — Ява снова круто повернул, Алина качнулась на сиденье. — Вспомни, сколько раз мы срывались с места, и меняли города и страны, когда казалось, что я вот-вот влюблюсь по уши?
Алина не сдержала улыбки.
— Было дело. Но, в конце концов, ты научился справляться.
Ява бросил в зеркало короткий взгляд: в темных глаза не было и тени веселья.
— Нет. Когда-нибудь и я попадусь. И ты, тоже. Вся наша жизнь — лишь попытка оттянуть неизбежное.
Алина испуганно вцепилась в сумку.
— Думаешь, для Ньялсаги неизбежное уже наступило?
Ява пожал плечами.
— Надеюсь, что нет. Но от этой девицы хочется избавиться как можно быстрее. Беспокоит она меня.
Он нахмурился и умолк.
До дома Алины они добрались в молчании.
Попрощавшись, Алина медленно поднялась на свой этаж, отперла дверь.
Квартира еще носила следы поспешной эвакуации пятиклассника Соловьева: на полу валялись детали рассыпанного конструктора, на столе виднелись огрызки яблок и конфетные фантики
Раньше Алина непременно затеяла бы большую уборку, но сегодня заниматься наведением порядка не хотелось.
Не снимая куртки, она прошла в кухню. Здесь все радовало глаз уютом: стояли на полке ряды кулинарных книг, произрастали в глиняных горшочках душистые травы, а клетчатая скатерть всегда была свежей и чистой.
Алина села за стол и задумалась.
…Ньялсага взглянул в окно, чтобы определить время. В агентстве, конечно, имелись часы (настенные, в виде расписанной райскими птицами тарелки, купленной Алиной), но старые привычки оказались неискоренимыми: он любил определять время по солнцу.
Время перевалило за полдень, неяркое солнце, задержавшись в зените, начало медленно скользить к крышам домов, пробираясь сквозь облака.
Последний день Бахрама в этом мире неумолимо заканчивался.
Несколько раз Ньялсага пытался дозвониться, но Бахрам отключил телефон, так что вместо разговора (который, как уверен был Ньялсага, все равно оказался бы бесполезен), приходилось снова возвращаться к делам: синему ежедневнику и тяжелой серебряной подвеске на черном шнуре.
Работа продвигалась медленно: мешала навалившаяся усталость, напряжение последних дней, которое вымотало как морально, так и физически. После объявления Бахрама об уходе, радость от победы над Сворой померкла и сейчас Ньялсага ощущал то же чувства, что и Алина и Ява: подавленность и растерянность. Он перевернул очередную страницу ежедневника и заставил себя сосредоточиться на написанном. Внезапно легкий шорох привлек его внимание.
Он поднял голову.
На пороге стояла Мересея.
— А, это ты… проходи, не стесняйся, — вздохнул Ньялсага, все еще ломая голову над заклинанием. Девушка, кажется, не из разговорчивых, значит, есть надежда, что она не станет отвлекать болтовней. С заклинанием приходилось торопиться и это раздражало не на шутку: есть вещи, спешить с которыми нельзя. Но коль Бахрам решил уйти сегодня, защитный амулет для него должен быть готов, не смотря ни на что.
Негромкий голос нарушил тишину:
— Тот человек… он придет сюда снова?
Ньялсага поднял голову и встретился взглядом с девушкой.
Так. Она все-таки заговорила. Сейчас начнутся расспросы, а времени на пустые разговоры нет.
— Какой человек? — с досадой переспросил Ньялсага. — А, Кемен… не знаю. Не думаю. Что ему здесь делать?
Он снова уткнулся в ежедневник, быстро отмечая карандашом нужные строчки. В другое время, конечно, можно было бы и поговорить, но сегодня тратить на пустую болтовню драгоценные часы, оставшиеся до рассвета просто преступление. Каждая потраченная впустую минута — время, украденное от работы над заклинанием для Бахрама.
