проснется. Мне нужно хотя бы полдня.
Радуясь участию в столь серьезном деле, Лакуту сияла, как ребенок.
С небольшим отрядом я отправился на встречу с Верцингеториксом. По пути мы встречались с вождями Галлии в лесных чащах, и я рассказывал им о жестокой смерти Аккона. Их глаза блестели от гнева.
— Любого из вас ждет подобная судьба, — говорил я, — если легионы Цезаря захватят свободную Галлию. Рим не дает своим врагам достойной смерти. Но если вы поддержите короля арвернов, мы сможем победить Цезаря. Мы можем одержать победу, о которой будут помнить тысячи лет!
Они видели будущее, нарисованное мной, сжимали кулаки, били в щиты и выкрикивали имя Верцингеторикса. Но меня трудно обмануть. Кельты легко вспыхивают, и пока мы не встретим Цезаря на поле боя, невозможно сказать, кто из них действительно наш искренний сторонник.
Римляне обладали талантом вербовки сторонников. Примером был Дивитиак из эдуев, друид, то есть изначальный враг Цезаря. Но так не случилось. Цезарь в своем поведении перемежал щедрость и жестокость, не заботясь при этом о человечности или справедливости, видя перед собой одно единственное желание победить любой ценой. Он с равной степенью цинизма соблазнял и сторонников, и варваров, сопротивлявшихся ему. Здесь у него было чему поучиться, и я не раз говорил об этом Риксу. Цезарь добился практической независимости от Рима. Блестящий стратег и тактик, в другое время он мог бы стать для меня хорошим наставником, но здесь и сейчас мы стали смертельными врагами.
Мы с Риксом встретились к югу от Аварика, за холмами бойев. Бойи — сильное племя, но под влиянием эдуев стали на сторону Цезаря. Только несколько князей еще держались за независимость, и Рикс надеялся перетянуть их на сторону галльского союза.
Рикс въехал на поляну среди мощных деревьев в сопровождении сильного отряда. Среди травы виднелись остатки усадьбы, разрушенной в какой-то давней войне. Жеребец Рикса вымахал в могучего зверя, под стать всаднику. Рикс, не смотря на молодость, тоже смотрелся зрелым мужем. Следующая зима станет для нас обоих тридцатой, если, конечно, нам суждено дожить до зимы.
Память — темный туннель с ярко освещенными пещерами по бокам. В одной из них я вижу Рикса, каким он мне запомнился в тот день. Могучее тело, перевитое узлами мышц, скулы как скалы над развевающимися усами. Гордое лицо в равной мере сочетает благодушие и свирепость. Именно такой человек и может противостоять Цезарю.
Возможно, только моя память показывает мне Рикса во всем великолепии. На самом деле он был грязен, напряжен и, наверное, замерз, потому что дул сильный холодный ветер. Но улыбнулся он мне по-прежнему, широко и беззаботно. Только, спрыгнув с лошади, он не помчался мне навстречу как мальчишка. Он шагал степенно, как король, и ветер вздымал плащ из волчьего меха за его плечами.
— Айнвар!
— Рикс... Верцингеторикс! — поправился я.
Мы не стали обниматься и хлопать друг друга по спинам; время отняло у нас эту забаву. Мы просто посмотрели друг другу в глаза и отошли подальше, где нас никто не мог слышать. Сели на замшелое бревно, наверное, оставшееся от стоявшего здесь когда-то дома. Рикс кивнул в сторону Крома Дарала, выделявшегося среди моих телохранителей.
— Зачем ты привел с собой этого горбуна?
— Да какой он горбун! Притворяется больше, чтобы его пожалели.
— Жалость — опасное чувство, — небрежно заметил Рикс. — Оно разъедает человека изнутри. Честно говоря, я удивляюсь, зачем ты приблизил такого человека?
— Знаешь, мне так спокойнее, пусть лучше при мне будет. Он у нас знатный нарушитель правил; мне удобнее, когда он на глазах.
Рикс внимательнее взглянул на Крома.
— Думаешь, он может шпионить?
— Это вряд ли. При всех своих недостатках свое племя он не предаст. Просто он все воспринимает только по отношению к себе самому, и поэтому ненадежен. Когда мы уже уезжали из поселка, пришлось ждать его, поскольку он, видишь ли, забыл что-то. Он часто ведет себя так, словно его личные проблемы важнее свободы Галлии.
— Перережь ему горло, и дело с концом, — посоветовал Рикс не то в шутку, не то всерьез. — Однажды я тебя уже предупреждал, помнишь?
— Помню. Но я послежу за ним.
— А римляне последят за тобой, — напомнил он.
— Ладно, давай к делу. — Я рассказал ему о Гае Ците. Я даже не пытался сдержать негодование в голосе, когда сказал: — Он требует от Нанторуса отдать все зерно, чтобы кормить римские легионы, когда они нападут на свободную Галлию!
Пока я говорил, я наблюдал за Риксом. Ни одна мышца не дрогнула на его лице, даже веки не затрепетали. Но я помнил, как он может взрываться в самый неожиданный момент. А пока мой душевный друг оторвал большой пласт мха со ствола дерева и глубоко задумался над ним. Потом отбросил его в сторону и в упор взглянул на меня. Глаза у него были ясными и холодными.
— Вместо зерна они получат копья. Вот пусть ими и питаются. А для питья мы дадим им их собственную кровь. Время пришло, — сказал Рикс страшным тихим голосом.
— Да, — кивнул я, чувствуя, как сердце мое ударилось о ребра, — время пришло.
Слова были сказаны. Деревья слышали их. Ветер забрал их у нас и запел над всей Галлией тонким, горьким голосом.
Мы любили шумные праздники, и на битву обычно собирались с шумом и песнями. Но теперь нашим главным оружием была скрытность. Гонцов, быстрых и тихих, как совиные крылья, мы разослали к вождям союзных племен и назначили им встречу в глубине леса.
Они пришли. Сеноны и паризии, пиктоны и габалы, и многие другие пришли на зов Верцингеторикса.
Я стоял позади него, когда они подняли свои штандарты вокруг. Пришли и те, кого мы не ждали. А вот некоторые из тех, кого мы рассчитывали увидеть, наоборот не явились. Ну, что есть, то есть. Главное — Верцингеторикс возвышался над ними, гордый, полный буйной силы, и они приняли его как вождя. И я тоже.
— Карнуты первыми нанесут удар, — объявил я. — Война против Цезаря должна начаться на земле Священной Рощи!
Вожди других племен воздали должное отваге карнутов.
— Цезарь в Риме, — сказал Рикс. — В этом наше преимущество. Мы застигнем римлян врасплох. Они не привыкли воевать без него. Если нападем, пока его нет, можем надеяться
