— Спешиться! И за бугор этот. — Зорко показал на невысокий — сажени полторы над камышами — бугор, заросший зеленой муравой и заваленный обломками растрескавшегося камня.
Лошадей они спрятали в лощинке, кстати оказавшейся сразу позади их немудреного укрытия, а сами улеглись и стали ждать.
— Вот что, — обратился Зорко к спутнику своему. — Что мы тут вдвоем стеречь станем? Поезжай вперед, как и думали. Встретишь наших, передай, в чем дело. Как до Неустроя доедешь, пусть он уже дальше сам весть передает, а ты возвращайся сюда. И пусть все то же делают: за реку смотрят.
Мойертах кивнул, и скоро копыта его пегого жеребца глухо застучали по земле, поросшей травой. Вскоре и этот звук стих, растворился в птичьей перекличке, и шорохе, и шепоте ветра, и Зорко остался один. Серая, переминаясь с ноги на ногу, привязанная к дереву, переходила с места на место в лощинке, щипала траву. Пес улегся рядом. Он беспокоился, и тихонько повизгивал, и вглядывался, как и хозяин, в чужой берег.
Лес там стоял все больше сосновый, и внизу, у стоп стройных великанов, пристроился уютно можжевельник, и камни-валуны покоились мирно, с годами все глубже оседая в мох.
Сколько так прошло времени — половина колокола или чуть больше, — Зорко проверить не мог и, ловя каждый, даже едва заметный, порыв ветра с той стороны, каждый раз не мог окончательно довериться себе: людские ли голоса он слышит, или то ветер кричит и шепчет по лесу. Но вот ветер установился и задул наконец как раз оттуда, откуда и надо было дозорным.
И тут Зорко не пришлось даже прислушиваться, столь явственно услышал он конский храп, перестук копыт и обрывки разговора на чужом языке, слова которого были резки, кратки и обрывисты, словно удары хлыста, свист стрелы, сухой щелчок тетивы и хлесткое касание до лошадиного бока сырой от росы и высокой степной травы. Зорко, с той ночи в Лесном Углу, не видел ни единого степняка, не слышал ни слова на степном языке, но этого ему и не понадобилось: каждый язык звучал так, как звучала родина тех, кто на нем говорил, и Зорко знал, какими звуками жива степь.
Те, кто был за рекой, должно быть, не сильно тревожились за то, что на них могут напасть. То ли пьянили быстрые победы, обращая уверенность сильного воина в лихую беспечность, то ли было их так много, что страшиться не приходилось. Сомнений не оставалось: враг близко, враг за Студенкой. Надо было только узнать, сколько их там, в этом сосняке, и сообщить сотнику. Наверняка, впрочем, остальные пятеро тоже услышали вести, что принес ветер с чужого берега, и теперь кто-нибудь непременно спешит к нему.
Прошло еще с четверть колокола. Голоса и ржание коней то затихали, то становились четче, и Зорко уже думал сам двинуться по берегу, когда позади звякнула сбруя и меж березами показались Мойертах и Неустрой. Они оставили лошадей в той же ложбине, где Зорко оставил Серую, и ползком подобрались к Зорко.
— Слыхал ли? — сразу заговорил Неустрой. — Говор не наш. Кони. Кому еще быть, как не степнякам?
— Ты их видел ли? — спросил Зорко.
— Нет, — помотал головой Неустрой. — В лесу где-то бродят, к реке не выходили.
— Где прочие? — осведомился Зорко.
— Парво на той стороне леса, верст пять будет. Кисляй на полпути до него залег у камня, на самой почти воде, — ответил Мойертах.
— А Мерга?
— Я и Парво его назад послали, как ты и говорил, — сообщил вельх, чем немало порадовал Зорко.
— Как там река, не уже ли, чем здесь? — продолжил выяснять обстановку Зорко.
— Нет, не уже, — опять отвечал Мойертах, проехавший весь лесок из конца в конец. — Полагаю, может быть, мельче. Похоже, дальше перекат.
— Неустрой, езжай-ка ты к Парво тогда, — сказал Зорко. — Не след калейса одного в лесу оставлять. Кисляй не пропадет, пожалуй.
— Не пропадет, — согласился Неустрой.
Кисляй был ражий парень, косая сажень в плечах, промышлявший охотой и работавший, значит, с кожами и шкурами. Тряхнув только буйными непослушными кудрями, он на спор запустил стрелу на две сотни саженей точно в ствол сосны, бывший едва четыре вершка в поперечнике.
— Когда что случится, сразу пусть один к Чуриле скачет, — наказал Зорко. — А другому смотреть, пока возможно. Меж собой, боюсь, нам недосуг сообщаться будет.
— У Чурилы встретимся, когда так, — откликнулся Неустрой и скоро пропал за деревьями.
— Неплохо бы, — тихо согласился с ним Зорко.
И опять они лежали довольно долго, ожидая, пока ворог покажется. Зорко уже думал, не переплыть ли ему реку, зайдя повыше по течению верст на пять — десять, но, поразмыслив, отказался от такого намерения: слишком холодна была вода и слишком хорошо воевали степняки, чтобы надеяться, будто прозевают они лазутчика. Такое занятие — переплывать быструю студеную реку — больше пристало Кисляю, однако Зорко слишком ценил Барсука, как, впрочем, и всех в своем дозоре, чтобы посылать его на рожон.
Зорко иной раз сожалел, что отверстие в ступице золотого солнечного колеса показывало лишь то, о чем были сокровенные думы человека, смотрящего в него, а не то, что он хотел бы увидеть. Сейчас венн дорого бы дал за то, чтобы знать, какие отряды Гурцата и где располагаются, но как ни пытался он убедить волшебную вещь (а более всего, уверить себя, потому что золотое колесо ничего не придумывало само, а лишь помогало думам человека), что искренне желает узреть картину движения кочевых войск с орлиной высоты, ничего не получалось. А при мысли о Гурцате густая мгла опять не давала проникнуть в тайну грозного полководца.
Зорко мог сейчас попросить оберег, чтобы тот показал ему Плаву или луг в листопадном лесу, где во второй раз повстречался с Фиал, а может, и саму королеву… И, должно быть, волшебный круг услышал бы его желание, но венн всегда помнил, что забыл о тех временах и рукоять меча теперь обнимала его рука. Теперь и до поры или навсегда…
Течение его дум прервал пес. Он вздыбил вдруг шерсть и, глядя в одну точку где-то напротив и левее, глухо-глухо утробно заурчал.
Поглаживая собаку по загривку, Зорко приказал псу молчать и сам принялся вглядываться в противный берег: что же там увидал его странный и верный спутник? Тем же занят был и Мойертах.
Пышные кусты бересклета подбирались к самому потоку, обнимая с обеих сторон серый камень высотой в два локтя и такой же в поперечнике, бок коего обмывала речная вода. Кажется, там и заметил пес то, что его возмутило.
Несколько неспешных мгновений ничего не происходило, после же ветви качнулись, и острые глаза Зорко на миг выхватили из тени зарослей лицо человека, черт которого за дальностью разобрать было невозможно, но то, что это был не венн и не вельх, а степняк, было ясно: лицо человека было смуглым, плоским и скуластым. А кроме этого приметил Зорко черную войлочную шапку-колпак с меховой оторочкой, кою степняк надвинул низко на лоб.
