— Ты… человек! — это слово прозвучало, как ругательство. — Даже не адан — просто человек! — но и как–то растерянно это прозвучало. Гарав услышал эту растерянность, только не обратил внимания. Эльф был страшен. Казалось, он — и без того выше мальчишки как бы не на три головы — стал ещё выше, а глаза сделались большими и засияли холодным голубоватым светом. Левая рука полководца Элронда взялась за рукоять меча, и Гарав увидел, что и там — из–под пальцев — льётся сияние. Комната бешено закружилась, и Гараву послышались звуки — то ли вой, то ли рычание, то ли грохот обвала — шум, нарастая, валился как бы со всех сторон и придавливал к полу, замораживал, одевал в камень… Под пальцами Глорфиндэйла угрожающе и ликующе запел на ладонь вышедший из ножен клинок: «Нyarrrrrrrra… hy–у–уara–a–a…»* - услышал Гарав.
*Режь… (квэнья)
Да–а–а… от такого можно было только бежать со всех ног. И глаза эльфа отталкивали — как две могучих руки: ну, беги, прочь отсюда!!!
Гарав не побежал.
Он стиснул зубы и взялся за меч. Склонился всем телом — словно пробивался через сильный встречный ветер… но головы не опустил, не отвёл глаз от полыхающего взгляда жуткого нимри.
— Так Ангмар говорил правду?! — прорезал сгустившийся тяжёлый воздух дерзкий высокий голос мальчишки, сорвавшийся на последнем слове — но не смешно, а яростно и даже презрительно! — на глуховатый басок. — Правду, что мы, люди, для вас, эльфов — полуживотные?! Вот жаль, что я не остался там, в Карн Думе — по мне лучше уж было отдать душу какому–нибудь гауру и пасть без чести от рук наших же воинов, чем жить и дальше человеком — без твоей дочери, нимри! А ведь я человек, Глорфиндэйл — ЧЕЛОВЕК!!! И это немало!
Эльф слушал мальчишку, высоко подняв брови и отпустив рукоять меча. И даже когда Гарав, тяжело дыша и не выпуская оружия, замолчал и только смотрел на эльфа — яростно и непримиримо — Глорфиндэйл по–прежнему молчал. Молчал, разглядывая мальчишку со смесью грусти, удивления, гнева и уважения. Когда же он заговорил — голос его больше не был угрожающим, скорее — грустным.
— Прошлое помнит два союза между дочерьми эльфов и сыновьями людей. Берен Эрхамион и Лютиэн Тинувиэль… Эльвинг Светлая и Эарендил Мореход… Ты ли Берен? Ты ли Эарендил?
— Тебе нужны Сильмариллы? Тебе нужен новый Вингилот? — вопросами ответил Гарав. — Скажи, и я…
— Нет, — Глорфиндэйл поднял руку. В жесте не было нетерпения — лишь просьба внимания. — Я верю и вижу, что ты готов на всё ради моей дочери. И я не о том. И Берену и Эарендилу Эру даровал бессмертие. Дар… или проклятие эльфов, как людям даровано их проклятие — или дар? — Смерть. По вашему счёту Мэлет больше ста лет. Больше ста, Гарав… Тебе четырнадцать и ты даже не Адан — ты из Людей Сумерек. Сколько ты проживёшь на этой земле? Пусть минует тебя смерть в бою и болезнь. Ещё полвека. Пусть шесть десятилетий. Семь. Да пусть хоть сто лет. Хотя состаришься и потеряешь и красоту и силу ты намного раньше. А Мэлет не заметит этих лет. И что ей останется? Подумай — что?
Не было гнева в голосе эльфа. Не было торжества или злости. Ничего не было такого, на что стоило бы злиться…
Только правда. Не такая, как у Ангмара.
Настоящая. Но не менее жестокая и беспощадная.
Вечность — минуту — Гарав молчал. Глядя в пол. Потом — гордо вскинул голову и сузил глаза, в которых родился стылый лёд:
— Прощай, Глорфиндэйл из Дома Элронда. Никогда более я не потревожу покоя твоего дома и взгляда твоей дочери, — церемонно сказал мальчишка.
Кажется, эльф хотел что–то ещё сказать. Но Гарав коротко поклонился и, повернувшись, вышел прочь, хлестнув краем плаща по косяку — словно вылетела большая хищная птица. Глорфиндэйл услышал, как по коридору — трах–трах–трах! — раскатились звонки, чёткие шаги. (Эльфу представилось, как их следы навсегда остаются на белом полированном полу — впечатанные в камень гневом, яростью, тоской и разочарованием…). Глорфиндэйл тряхнул головой и на миг склонил её:
— Аngayasseуа,* - прошептал он.
*Несчастный (квэнья)
Гарав прошёл по какому–то мосту, сам того не заметив — свистя плащом по камню, сжимая рукоять меча и сжав губы. Его мысли были холодны и остры — как будто их заточило отчаянье.
Ускакать прочь. Сейчас. Немедленно. Тут же. Навсегда. Не оглядываясь. В первой же деревне людей найти красивую девчонку. Их тут много. Взять у неё всё, что может взять мужчина у женщины. И отдать ей… что? То, что он нёс Мэлет, не отдать, как не вырвать из груди сердца — сразу умрёшь… Пусть. Тогда просто отдать той девчонке своё тело. Там найдётся немало желающих лечь с оруженосцем кардоланского рыцаря. Никакого насилия, никакого обмана. В конце концов, ему тут жить и ему нужен дом. И та, которая будет о нём заботиться, а потом родит ему детей. Это может быть любая. Разве не всё равно, чьи руки примут постирать рубашку, и разве в темноте видно лицо? И разве не всё равно — всё вообще — если сердце всё–таки вырвали… а ты почему–то остался жить?
Он стиснул и оскалил зубы, задавив всхлип. Влево и вправо отшагнули двое шедших навстречу эльфов — они о чём–то беседовали и изумлённо посмотрели вслед человеку; кажется, даже окликнули сочувственно… зачем ему их сочувствие?! Он искал лишь понимания и разрешения быть с Мэлет…
Но Глорфиндэйл прав. Прочь отсюда! Скорей! Бежать!
Он побежал. И бежал до самой конюшни.
До самых дверей, возле которых, высоко подняв руку и опершись ею на косяк, стояла Мэлет.
— Отказал? — резко и высоко спросила она, откидывая волосы с лица коротким поворотом головы.
— Да, — выдохнул Гарав.
— Аmbar,* - эльфийка выпрямилась.
*Судьба (квэнья)
— Что? — спросил Гарав вместо того, чтобы обойти её, оседлать Хсана и умчаться прочь, не оглядываясь.
— Возьми меня, — просто сказала Мэлет. И, протянув руку, словно бы тонкий и прочный браслет надела на запястье Гарава. — Выбор отца — это выбор отца. Но и я могу выбирать.
Тысячи слов хлынули на язык Гарава — и прочно забили ему рот. Тогда вместо любого из них — и любое прозвучало бы глупо — мальчишка взмахнул плащом в левой руке, окутывая им себя и эльфийку. И шагнул вперёд — увлекая её следом за собой…
…Потом был тот же плащ, падающий на рассыпанное сено — казалось, медленно, как лист с дерева.
А дальше Гарав не запомнил. То, что было у него с Тазар, тут почти не годилось и напоминало происходящее лишь отдалённо. Ему только казалось, что и он падает, падает, падает в тёплое сияние — падает, не может упасть… и в какой–то момент сияние становится обжигающим, и он вспыхивает и… сгорает, наверное, но это — не важно…
…Лёжа ничком, сквозь полуопущенные ресницы Гарав смотрел, как сидящая рядом Мэлет расчёсывает волосы. Между остриями серебряного гребня — в основе вспыхивал при каждом движении зелёный камень — с лёгким треском струились золотые волны, и с этим мягким потрескиваньем мешался тихий голос эльфийки — Гараву казалось, что он слышал уже эту песню, но никак не вспоминалось — где же…
