Я смотрел на него.
– Если Вы сами не догадались,- сказал Никодимус, – это – эндшпиль, Дрезден. – Пальцы его правой руки погладили рукоятку его меча. – Вы можете догадаться, что дальше, или я должен объяснить это Вам?
– Ты хочешь монеты, меч, девочку, деньги, и ключи к Монте Карло, – сказал я. – Или ты выстрелишь в меня и уложишь здесь.
– Что-то в этом духе, – сказал он. – Монеты, Дрезден.
Я залез в карман плаща и …
– Что за черт, – сказал я.
Мешочка от Королевской Короны не было.
Я проверил другие карманы, осторожно, чтоб не коснуться монеты, которую я взял у Магога, и осторожно, чтобы не показать ее присутствие Никодимусу. Ничего.
– Их нет.
– Дрезден, даже не пробуйте такое жалкое вранье.
– Их нет! – сказал я ему с жаром, ни капли не притворяясь. Одиннадцать монет. Одиннадцать чертовых проклятых монет. Последнее, что я о них точно помнил, это как я звенел ими для Никодимуса.
Мгновение он разглядывал меня, затем его глаза задвигались, и он начал бормотать что-то одним дыханием. Шепоты послышались от теней вокруг него. Я не узнавал язык, но я действительно узнавал интонации. Я задался вопросом, то ли это клятвы на ангельском языке, то ли слова, произнесенные задом наперед или что-то еще. Doog! Teews doog!
Меч Никодимуса рванулся стремительно, как трепещущий язык змеи и остановился отдохнуть у самого моего горла. Я не вздрогнул; это случилось слишком быстро. Я просто дышал и держался очень, очень тихо.
– Эти метки, – пробормотал он. – Душащее колдовство от Колючего Намшиэля. – Его глаза прочертили линию от последней очевидной метки на моей шее вниз к карману плаща, в котором был мешочек с монетами.
– А! Удушение было отвлечением. Так или иначе он выпотрошил Ваш карман прежде, чем его самого убили. Он проделывал такую штуку с Сент- …кем-то там, в Глазго в тринадцатом веке.
Нет ничего такого в том, чтобы попасться на старую уловку, я думаю. Но это означает, что Намшиэль сотрудничал с кем-то еще – кем-то, кто, должно быть, бродил вокруг, чтобы забрать монеты после того, как он взял их от моего кармана, и быстренько смотаться в общем беспорядке.
– Тесса и Розанна, – сказал я спокойно. – Они вернули свою коллекцию головорезов. Они выбрали правильный момент, чтобы разрушить Ваш план, также.
– Лживые суки, – пробормотал Никодимус. – Одна из них – наша собственная Иуда; я уверен в этом.
Я поднял брови.
– Что?
– Именно поэтому я доверил им, скажем так, незабываемые аспекты инициирования Архива к нашему миру, – сказал Никодимус. – Я предполагаю, что теперь, когда ребенок свободен, у нее будут некоторые довольно неприятные ассоциации с этими двумя.
– Зачем ты мне это говоришь?
Он пожал плечом.
– Ирония судьбы в том, Дрезден, что я только с Вами могу поговорить об этом специфическом аспекте семейного бизнеса. Вы – единственный, в ком я могу быть уверен, что он не перешел к этой новой силе – Черному Совету, как Вы его назвали.
– Что это ты так уверен во мне? – спросил я его.
– Пожалуйста. Не знаю больше никого, столь же беспокойного и не испорченного ничем, кроме своего собственного ослиного упрямства. – Никодимус покачал головой, не отводя взгляда от меня. – И еще. Мое время здесь не было потрачено впустую. Рыцари унесли монету Намшиэля, таким образом Тесса потеряла своего учителя колдовства. Я слышал, как какое-то время назад оборвался рев Магога, как раз перед тем, как Вы вышли из того же самого здания, таким образом самый сильный хулиган Тессы тоже оказался вне игры на какое-то время, а? – Никодимус радостно улыбнулся мне. – Возможно, его ошейник находится в одном из Ваших карманов. И у меня есть Фиделаккиус. Даже одно из этих Трех – прибыль, достаточная для одной операции, пусть я действительно потерял шанс получить контроль над Архивом.
– Почему ты думаешь, – спросил я, – что у тебя есть Фиделаккиус?
– Я сказал Вам, – сказал Никодимус. – Это – эндшпиль. Больше никаких игр. – Манера и интонация его голоса изменились, и хотя он все еще говорил в мою сторону, было ясно, что он говорит уже не со мной. – Тень, будь так любезна, отключи Дрездена. Мы поговорим с ним позже, в более тихом месте.
Он говорил с тенью Ласкиэли .
Черт, монополия на высокомерие была вовсе не у волшебников.
И не у Рыцарей Креста.
Я застыл на месте с полуоткрытым ртом. Потом я упал на бок, тело лежало напротив руля лодки, спина была прямой. Я не двигался, никаких, даже маленьких подергиваний.
Никодимус вздохнул и покачал своей головой.
– Дрезден, я в самом деле сожалею, что пришлось так сделать, но время дорого. Нужно действовать, и твои таланты могут оказаться полезными. Ты увидишь. Как только мы убрали некоторых из этих полных благих намерений идиотов с нашего пути… – он дотянулся до Фиделаккиуса.
И я ударил его кулаком в шею.
Потом я ухватил петлю и затянул ее. Я вцепился в нее, затягивая ее все туже. Петля, остаток от веревки Иуды, сделала Никодимуса более или менее неуязвимым ото всего, что могло бы ему повредить – ото всего, но не от себя. Никодимус носил эту штуку в течение многих столетий. Видимо, я был единственным, кто понял, как причинить ему боль. Я был единственным, кто действительно испугал его.
Мгновение он испуганно смотрел мне в глаза.
– Тень Ласкиэли, – сказал я ему, – здесь больше не живет. У Падших нет никакой власти надо мной. И у тебя тоже.
Я дернул петлю, затягивая ее сильнее.
Никодимус закричал бы, если бы мог. Он бесполезно бился, пытаясь дотянуться до своего меча. Я пинком выкинул меч за пределы досягаемости. Он пытался вцепиться мне в глаза, но я отклонил голову и держал ее на расстоянии, а его движения были скорее испуганы, чем практичны. Его тень поднялась на волне темноты и ярости – но когда она опускалась вниз, чтобы схватить меня, белый свет засиял из прорезей в деревянных ножнах святого меча на моей спине, и тень, издав шипящий, жесткий крик, отдернулась далеко от света.
Я не Рыцарь, но меч сделал для меня то, что он всегда делал для них – он выровнял поле, снимая все сверхъествественные атрибуты и оставляя только борьбу ума против ума, и воли против воли, одного человека против другого. Никодимус и я боролись за меч и наши жизни.
Он дико пинал меня в раненую ногу, и даже через блоки, которые Лэш научила меня ставить, я чувствовал боль. У меня был отличный упор в его шею, так что в ответ я двинул своим лбом по носу Никодимуса. Он сломался с по-настоящему удовлетворяющим хрустящим звуком. Он наносил удары в мои короткие ребра, и он знал, как повредить их.
К сожалению для него, я знал, как терпеть боль. Я знал, как терпеть боль с лучшими из них. Я мог выдержать чертовски больше боли, чем этот неудачник мог нанести за то время, которое он имел в запасе, чтобы подавить меня, и я знал это. Я знал это. Я усилил свою хватку, древняя веревка и я держались.
