Теней можно было убить или поймать, за ними даже охотились самые отчаянные и привилегированные бригады «смоляных», чтобы продавать на фермы паучьего шелка, однако без потерь обходилось в исключительных случаях. Как правило, команда теряла самое меньшее до четверти состава. Сейчас ужасающей твари противостояло всего лишь шестеро, а если считать только боеспособных, то четверо.
Откуда взялось чудовище? Надо полагать, сбежало с какой-то шелковой фермы, затаилось в брошенных подземельях, осторожно выползая на охоту. Вот ведь угораздило столкнуться…
— Грималь, держишь свет, — тихо командовал Раньян. — Что бы ни случилось. Только свет.
Слуга кивнул. Да, это было разумно, со светом шансы хоть и были исчезающе малы, но все же были. А без света из подземелья не выйдет никто.
— Кадфаль… — Раньян замешкался, всматриваясь во тьму на краю освещенного пятачка. Сейчас радиус действия лампы казался удручающе малым. А быть может, она просто слабела, исчерпав магический заряд. Или же ее глушила тварь?..
— Я его прикрываю, — понял искупитель и стал ближе к Грималю.
Насильник без команды и без слов перехватил копье, готовясь защищать Елену.
— Пойдем.
Кто это сказал, Елена не поняла, однако послушно двинулась вслед за Раньяном. Ей было не просто страшно. Страх — чувство понятное, объяснимое, знакомое, наконец. Умереть — страшно. Попасть в руки бандитов — страшно. Встретиться с воином-магом — страшно. Все это понятные и очевидные страхи, осязаемые, очевидные. Но закончить жизнь в челюстях арахнида-переростка в забытом подземелье, где никто даже костей твоих не найдет… Кстати, а после Тени остаются кости?.. Все это было неправильно, фантастично, ненормально, как в итальянских фэнтези-фильмах давней эпохи видеокассет. Но рваная, будто сшитая из клочьев тьмы фигура, двигающаяся чуть дальше световой границы, казалась вполне настоящей.
— Ближе друг к другу, — негромко вымолвил Раньян. — Или растащит поодиночке. Не бежать и не останавливаться. Если пойдем слишком быстро, решит, что убегаем. Тогда нападет сразу.
Паутины становилось все больше, видимо логово паука уже близко, все кругом было покрыто наростами белесо-желтоватого цвета. Кое-где под мохнатой пленкой угадывались вытянутые свертки, неприятно похожие на тела в саванах. Вероятнее всего это и были трупы несчастных, захваченных монстром в охотничьих экспедициях к нижним ярусам тюрьмы. Странно, все говорили, что Тени именно пожирают добычу, но эти тела казались замотанными в паутину как у обычных мухоедов.
В тенях что-то хлюпнуло, зачавкало, будто кто-то пытался хлебать жидкость через вытянутые трубочкой губы. Елена хотела сбросить прямо на ходу медицинский сундучок, уже двинула плечом, освобождая широкую кожаную лямку, но в последний момент остановилась. Бросать поклажу имело смысл при бегстве или в драке, а при сложившихся обстоятельствах и то, и другое казалось бессмысленным. Может все же удастся отбиться и на руках окажутся раненые…
Сильно мешал спасаемый ребенок, вцепившийся в ногу утешительницы. Елена проклинала себя за то, что не догадалась взять оружие у какого-нибудь мертвеца. Даже не подумала об этом, чувствуя себя под надежной защитой искупителей. А теперь у нее из оружия только нож, и скотине во тьме можно разве что каноничное «пол-второго!» сказать.
— Выведите его, — тихо сказал, почти попросил бретер. — Выведите обязательно. Если со мной…
Он не закончил. Сначала Елене показалось, что у бретера просто перехватило дыхание, спустя мгновение она сообразила, что Раньян просто услышал раньше нее, как тварь снова зашевелилась, заскребла по камню, двигаясь параллельно и наперерез. Магический свет высветил конец зала, переходящий в новый тоннель, достаточно узкий, едва паре человек разойтись. Если удастся дойти, надо будет защищаться только с одной стороны, длинный меч Раньяна и копье Насильника помогут держать скотину на расстоянии.
В следующий момент Тень выступила из тьмы, преграждая путь.
Елена ожидала увидеть что-то вроде Шелоб из фильма ПиДжея, но полумагическая тварь не походила вообще ни на что, виденное или представимое женщиной. Оно было многолапым, однако явно не стояло в родстве с арахнидами. Ужас наводила одна лишь мысль о том, что могло стать основой подобного создания, из чего столетия назад магический взрыв Катаклизма сотворил… это.
Мешковатое тело, будто сшитое из нескольких бурдюков, было обтянуто розоватой и вислой шкурой, как у свиньи. Лап оказалось не меньше десятка, но длинные, тонкие конечности с угловатыми суставами совсем не по-паучьи обвивались канатами мышц. Каждая «нога» шевелилась как будто сама по себе, живя собственной волей, пребывая в постоянном движении, но все вместе они плели неустанный и зловещий танец вполне целеустремленного движения.
Челюсти казались паучими, но только на первый взгляд. Как таковых жвал у твари не было, вместо них шевелилась бахрома из нескольких толстых и коротких щупалец, покрытых какими-то сфинктерами безмерно отвратного вида. Над «ротожопами» возвышалась башка, похожая на толстый гриб, ее окаймлял ряд неровно посаженных и вполне человеческого вида глаз, которые моргали без всякого порядка. Одни реагировали на свет, сужая зрачки, другие бездумно пялились, застыв в орбитах. И чудовище дышало, то есть имело настоящие легкие. Дыхание сипло, как у астматика, вырывалось откуда-то из-под ротовых щупалец, заставляя колебаться белые пленки на полу.
— Ну и урод же ты! — прошептал Кадфаль, поднимая палицу.
— Не смотри, — дрожащими пальцами Елена закрыла лицо мальчишке, прижала к себе. — Не смотри, малыш, это просто дурной сон…
Раньян молча выставил меч вперед, отставил правую ногу, как охотник, готовый принять на рогатину крупного зверя.
— Я грешник, деяния мои оскорбляют дар жизни, что подарил Отец, — очень тихо и со священным благоговением заговорил Насильник. Судя по тону и ритму, он читал какую-то молитву, но Елена никогда не слышала ничего подобного, хотя основные речитативы церкви Пантократора на слух уже выучила.
Кадфаль при звуках голоса товарища выпрямился, расправил плечи, как будто слова наполняли его душу храбростью, смывали накипь страха.
— Он дал мне свободу и волю, он открыл мне путь к благости и раю, но выбрал я грех, скверну и ад, — с неистовой энергией вещал Насильник. — Я раскаялся и стал на путь искупления, но благие деяния мои ничтожны и скудны, как огонек свечи во бесконечной тьме.
Раньян скривился в молчаливой гримасе, ничего не сказал. Бледное лицо бретера почти ничего не выражало, но чуть согнутая, напряженная фигура говорила сама за себя. Раньян готовился и к бою, и к смерти.
— Когда я умру, встретят меня тени всех, кому я причинил боль и зло. Они упрекнут меня и сочтут дурное, не упустив ничего, ибо мертвые помнят все. А затем бросят душу мою в зловонный ад. Но я приму удел свой в благодарном смирении, потому что лишь в раскаянии — надежда прощения. А кто желает уравновесить весы добра и зла, тот кладет на чашу камни против снежинок. Ибо лишь Господь ведает беспристрастную меру.
— Мы Искупающие. Мы готовы к смерти, — могучий бас Кадфаля соединился с высоким тенором Насильника, и два голоса зазвучали воедино под сводами рукотворной пещеры.
— Мы видим Зло и мы встречаем его без страха! — взывали Кадфаль и Насильник, так, что казалось, вибрируют сырые камни, столетиями не знавшие людской речи. — Ибо лик его ничтожен и не страшен в сравнении с нашими грехами! А боль смерти ничто по сравнению с муками нашей совести, дарованной Господом!
— Иди сюда, лысая падла, сейчас я тебя отдеру этой волшебной палочкой, — прорычал Кадфаль, поводя головой и растягивая шею как палач перед решающим ударом. И сразу добавил, обращаясь к Насильнику. — Заходи сбоку, когда на меня навалится, коли со всей дури. Люнна, как начнется, хватай мальца и беги с фонарщиком. Во имя Господа, у вас будет шанс!
Они встали плечом к плечу, Кадфаль в центре и впереди, словно приглашая начать с себя. Справа Насильник, слева Раньян. И пошли, шаг за шагом, наступая. Елена поднатужилась и взяла мальчишку на руки, чувствуя, как затрещал позвоночник под тяжестью сундука и ребенка. Молчаливый Грималь замыкал шествие, держа лампу над головой едва ли не на вытянутых пальцах, чтобы как можно лучше осветить поле боя.
