Именно эта гладь, в которой отражалось все вокруг, притягивала взгляд больше всего. Она была безжизненной как смерть и одновременно наполнена всем биением жизни, казалось, из глубин озера светит свое собственное ночное светило – этот отраженный фантом луны царствовал посреди вод, окаймленный отражениями гор, деревьев и огоньками факелов и костров.
II
И все это богатство зрительных впечатлений не столько восхищало, сколько порождало предчувствие того, что должно произойти нечто значительное. Все вокруг изготовились – но для чего? Сцена была готова, зрители собрались. Что дальше? Тит поискал глазами сестру, но ее на трибуне уже не было. Тит остался один на один с чудовищным креслом.
Тит посмотрел вниз, и там, у трибуны, он увидел Фуксию, которая сидела на бревне рядом с матерью. С того места, где они сидели, берег полого спускался к воде, и на этом пространстве располагались те, кого принято было относить к верхним слоям общества Горменгаста. Справа и слева от них стояли плотной толпой те, кого принято называть «официальными лицами». За их спиной, как и за трибуной, вверх по склону террасами поднимались деревья.
Тит, усевшись в фиолетовое кресло, поджал под себя обе ноги и оперся локтем на подлокотник. Пототи снова посмотрел на перевернутый вверх ногами мир, отражавшийся в озере.
Фуксия, сидевшая рядом с матерью, не могла унять дрожь. Она вспоминала, как много лет назад из-за этих могучих каштанов выскочили прятавшиеся среди них удивительные фигуры. Фуксия повернула голову и посмотрела на трибуну, надеясь встретиться взглядом с братом, но тот смотрел прямо перед собой. Рука его снова взметнулась ко рту, он подался вперед и застыл, словно превратившись в камень.
На берегу появились четыре фигуры, казавшиеся не ниже деревьев, из-за прикрытия которых они вышли. Фигуры остановились у края воды, расстилавшейся перед ними как зеркальная, абсолютно гладкая сцена; на поверхности ее отразились их невероятно высокие силуэты.
Казалось, они не замечали друг друга, хотя и поворачивали головы в разные стороны. Их движения были неуклюжими, подчеркнуто размашистыми, но при этом исключительно выразительными. От земли, поросшей травой, по которой они ходульно ступали, до верхнего края масок, скрывавших их головы, было не менее десяти метров.
Эти фигуры казались выходцами из другого мира, а все те, кто смотрел на них, ощущали себя серыми и карликами. Четыре великана были так же прекрасны, сколь и необычны. Стена деревьев позади них выглядела теперь еще темнее, чем раньше, – высокие создания, словно пришедшие из другого мира, были ярко освещены луной. И даже это неверное освещение позволяло догадаться, что их одежды, маски и головные уборы были ярких расцветок, как перья тропических птиц.
Тит, разрываемый двумя противоречивыми чувствами, переводил взгляд с одной фигуры на другую с одной стороны, ему хотелось подольше задержать взгляд на каждой, а с другой – поскорее взглянуть на следующую.
Головы свои фигуры держали высоко и царственно, отрешенно и загадочно. В каждом, даже малейшем их движении чувствовалось достоинство. Каждый раз, когда они поднимали руки, размеренно и несколько напряженно, казалось, сама земля под их ногами готова броситься вверх, следуя призывному жесту. Их лица-маски были обращены к небу, и небо казалось пустым, а луна – смущенной.
Фигуры подошли к самой кромке воды. Голова каждой была отличной от всех остальных. Голова фигуры, наиболее напоминавшей женскую, была увенчана высоким коническим колпаком, в силуэте головы белого цвета было нечто львиное, глаза были изумрудно-зеленого цвета, и когда голова поднялась к небу, они сверкнули в свете луны. Однако главным достоинством этой фигуры были не глаза, а волосы, которые царски-пурпурным водопадом ниспадали по плечам и по спине до талии. С талии до земли – опускались тяжелые складки многометровой юбки. Юбка была черной, как и у всех остальных фигур. Чернота нижней части фигур лишь подчеркивала яркую красочность их верхних частей. Временами черные нижние части вообще переставали быть видимыми, отчего яркие верхние казались парящими в воздухе. В руках, торчащих из-под каскадов пурпурных волос, Львица держала кинжалы.
Ближайшей к фигуре Львицы располагалась фигура, выглядевшая столь же далекой от реального мира, но одновременно и более зловещей, чем первая. Ее волчьи черты не скрашивались ни нелепым колпаком, ни внешним благородством.
Вид у фигуры с волчьей головой был неоспоримо свирепым, но сколь декоративной была эта свирепость! Голова была темно-красной, а торчащие вверх уши – небесно-лазурного цвета, который повторялся в цветных полосах, украшавших серую шкуру верхней части. В каждой руке Волчица держала по огромной картонной бутылке, на наклейках которых было написано «ЯД».
Следующей от Волчицы фигурой была Лошадь, которая казалась невиданной пародией на это благородное животное и тем не менее была больше похожа на настоящую лошадь, чем фигура Львицы на настоящую львицу, а фигура Волчицы на настоящую волчицу. Фигура Лошади была чудовищна, однако, при этом преисполнена такой тупой меланхолии, что Тит не знал, смеяться ему или плакать.
На голове лошади была гигантская шляпа, сплетенная из веток, ее круглая тень плавала по гладкой поверхности воды. С верхней части шляпы нелепо сбегали вниз длинные серебристо-голубые ленты и спутывались с волосами гривы, укрывающей плечи. Тулья шляпы была украшена со всех сторон травами и бледно-фиолетовыми лилиями.
Вытянутая вперед довольно глупого вида голова Лошади была, как и у львицы, белой, но вокруг глаз и вдоль челюстей были нарисованы красные полосы. Шея была длинной и нелепо-гибкой, оранжевая грива спускалась по спине. Верхняя часть тела была укутана в материю ярко-зеленого цвета, а юбка скрывала высокие ходули, концы которых виднелись из-под ее края у самой земли. В одной руке Лошадь держала зонтик, а в другой – книгу, на которой было написано «СТИХИ». Время от времени лошадь медленно поворачивала голову, слегка наклоняла ее и смотрела в сторону следующей фигуры – Овцы.
Овца была несколько ниже остальных и вся покрыта золотистыми завитушками. Весь ее вид выражал неподдельную святость. Как бы не поворачивала Овца голову – оглядывая небеса в поисках, возможно, какого-нибудь ангельского блаженного видения, или опуская взгляд долу, – выражение святой чистоты не исчезало. Между ушей среди золотых кудрей высилась серебряная корона. Серая шаль скромно укрывала ее плечи и опускалась словно выточенными из камня складками так низко, что частично скрывала черную юбку. Овца в руках ничего не держала, ибо они были прижаты к сердцу.
