– Это я знаю-с. Вы можете-с, – уныло кивнул Тухломон.
– Отлично. Если ты такой многознающий, тогда еще вопрос: шкатулку уже нашли? У кого она?
Тухломон верноподданнически выпучил глазки.
– Не могу знать-с! Сие тайна, покрытая мраком-с!
– В самом деле? Какая досада! Улита, так ты несешь меч?
Тухломон задрожал. Он уже сообразил, что, сказав «А», придется сказать и «Б». Иначе в промежутке запросто можно оказаться в Тартаре навечно.
– Не надо-с меча! Я вспомнил-с. Всего шкатулок, в которых это может оказаться, две. Шкатулки – точные близнецы-с. Первая у лопухоида по имени Антон Огурцов. Это наши уже разнюхали.
– Лопухоид догадывается, что в ней?
– Как можно? Лопухоиды – оне совсем дураки-с. Откуда ему знать о потайном дне? – хихикнул Тухломон.
Арей чуть наклонил голову и негромко повторил «Антон Огурцов». В лице у него ничего не изменилось. Мефодий готов был поклясться, что, едва услышав имя, он уже знал об этом лопухоиде все. От первого крика до последнего вздоха.
– А у кого вторая? – быстро спросил Арей.
– Со второй шкатулкой сложнее-с. Она постоянно меняет местоположение в лопухоидном мире. Наши совсем с ног сбились! Лучше, если тайник окажется в шкатулке Огурцова! – заявил комиссионер.
Арей пытливо и страшно посмотрел на него.
– Не врешь?
– Нет. То есть вообще случается, вру-с. Не без этого. Но сейчас – нет-с, – затрясся Тухломон.
Мечник мрака поощрительно похлопал его по щеке.
– Умница! Надеюсь, ты не забудешь, что содержимое шкатулки нужно принести не Лигулу, а мне в руки? Не так ли?
Тухломон в тревоге завозился. Он был в панике, как таракан, случайно забравшийся в ружейный ствол и услышавший сухой щелчок затвора. Должно быть, у него существовали на этот счет другие инструкции.
– Ну да, но, вообще-то, я обещал-с… – забормотал он.
– Хвалю за сознательность. И учти, если это окажется у Лигула – вследствие роковых случайностей, например, я ОЧЕНЬ обижусь. Ты понял?
Тухломон затравленно поклонился и пообещал лично всем заняться.
– Других и не допущу! Можете не сомневаться! – сказал он с сожалением.
– Вот и молодец! Проваливай! – брезгливо приказал Арей.
Комиссионер подпрыгнул и телепортировал, оставив после себя небольшое облачко вони.
– Он донесет. Напрасно вы с ним так. Мне кажется, Тухломон вас боится и ненавидит, – проговорила Даф.
Арей серьезно посмотрел на нее.
– Донесет?
– Донесет. Если уже не побежал доносить. Разве вы не знаете? – удивилась Дафна.
– Знаю. Он донесет в любом случае. И на меня, и на тебя, и на Мефа, и на Улиту. И на себя бы донес, будь в этом хоть какая-то выгода. Ему все равно, что и кого предавать, поскольку он предал уже все на свете.
– Тогда как же быть?
– А никак. С этой публикой церемониться нельзя. Для таких, как он, существует только одна узда: кулак, который может смять его пластилиновую голову. В конечном счете, даже призрак Безликого Кводнона не смог бы рассчитывать на его верность, – с презрением сказал Арей.
– Безликий Кводнон? Кто это? – наивно спросил Мефодий.
Едва в просторном зале прозвучало это имя – Безликий Кводнон, что-то изменилось. Зазвенело стекло. Со стола дождем посыпались пергаменты. Потусторонний ветер коснулся лиц, запорошив глаза прахом. Мефодий ощутил волны опасности и смерти. Они были так осязаемы, что почти стали материальными. Улита затихла и съежилась. Депресняк перестал истошно мяукать, раскачиваясь на групповом портрете тузов мрака. Страх, повисший в воздухе, был так упруг, что Мефодий заблокировал восприятие, стараясь не вбирать его энергии. Что-то подсказало ему, что таким образом легко лишиться своей сущности, эйдоса, а в конечном счете, и жизни.
– Проклятие! – сказал Арей, захлопывая распахнувшееся окно, за которым пузырилась строительная сетка.
– Это потому, что он произнес это имя! Он, Буслаев! – прохрипела Улита. Она стала белой как мел. Мефодий не видел ее такой, даже когда Лигул бесновался здесь, угрожая отправить ведьму в Тартар.
– Безли… – снова начал зачем-то Мефодий.
Арей подскочил и, жесткой рукой зажав ему рот, тяжело задышал сквозь разрубленный нос.
– Молчи! Ни слова больше! Я сожалею, что вообще упомянул о… о нем…
– Почему? – спросил Меф, едва Арей убрал ладонь.
– Когда-нибудь ты сам разберешься. Пока же запомни: любое произнесенное слово овеществляется. Нельзя не услышать своего истинного имени, даже если оно сказано шепотом. При условии, конечно, что ты достиг откровения. Ты услышишь свое имя везде, даже если его прошепчет упырь, похороненный в тундре на трехметровой глубине. Услышишь – и воспримешь как вызов или как просьбу о помощи. Особенно когда его произносит тот, кто наделен силой, которую не умеет контролировать. Теперь сообразил?
Мефодий неопределенно пошевелил пальцами, что можно было расценить и как «да», и как «нет». Ему не очень хотелось, чтобы Арей вновь зажал ему рот своей жесткой ладонью.
– Теперь о делах… Завтра мы, думаю, все же навестим Вильгельма. Надо понять, что нужно ему и Лигулу. Грех игнорировать столь любезное приглашение, особенно переданное через такого расторопного посыльного, как наш Тухломон… Мефодий и Даф, я вас не задерживаю! Вспомните о делах, если таковые у вас имеются! Если же дел нет – брысь в питомник к Глумовичу запасаться просроченными сведениями из области физики, биологии и прочих неточных наук. Улита, а ты останься!.. Здесь нужно навести порядок и разобраться с пергаментами!
Арей повернулся и вразвалку направился в кабинет. Глядя ему вслед, Мефодий неосторожно подумал, что трудно поверить, что перед ним лучший мечник мрака. Сейчас его шеф больше походил на растолстевшего борца или боксера, которому кресло и хорошая кружка пива давно милее спортивного прошлого. Подумал и тотчас пожалел об этом, потому что Арей вдруг обернулся, а в следующий миг Мефодий ощутил, что шею ему щекочет острие кинжала.
– Вывод первый, – услышал Буслаев его голос. – Людям и тем более нелюдям опасно смотреть в затылок. То, что происходит у нас за спиной, мы зачастую видим лучше, чем то, что творится у нас перед глазами. Никакого напряжения, никаких лишних мыслей и тем более роковых пижонских взглядов. Оставь их трагикам из погорелого театра. Усек, синьор-помидор? Отвечай только «да» или «нет».
– Д-да, – выговорил Мефодий, ощущая, как колет его шею острое жало.
– Вывод второй, косвенно вытекающий из первого. Если хочешь что-то от кого-то спрятать, положи это у него перед носом. И это усек?
– Да.
– И, наконец, вывод третий: не думай плохо о тех, на кого работаешь. Это не только опасно, но и дискомфортно. Двуличие не поощряется даже Лигулом, который сам же его и придумал. Ясно?
