Ознакомительная версия.
Вскрик ойгона пути на миг перекрыл гул торговой площади.
— Спокойней, Зильбек-дибх, — сказал Бахмати. — Оргай-многоног не просто так собирает всех от карриков до суккабов.
— О, великое воинство, — скривился ойгон.
— А люди, вполне возможно, обратятся к Союну.
— Только вот услышит ли он их?
— Не знаю. Но это дело будущего. А есть дело настоящего.
— Какое?
— Жемчужина. Ты привез ее?
Зильбек кивнул.
— Да. Но она обошлась дорого. Это редкость даже среди ловцов. Я обошел семь прибрежных деревень у Илем-Тара…
Бахмати вынул золотую пластинку.
— Этого хватит?
Глаза Зильбека зажглись.
Ойгоны пути любили золото. Возможно, для них оно было, что жемчужина для Бахмати. Говорили еще, что все свои сокровища они прячут в себе. Убей ойгон-дибха, и перед тобой появится целая сокровищница. Правда, неизвестно, принесет ли тебе то золото счастье.
— Знаешь, — сказал Зильбек, глядя на оскал оконтуренного узором золотого зверя, — я бы рад отдать жемчужину и за меньшее. Но твоя новость… Боюсь, этого будет мало по нынешним временам. Если Чонхол свернет торговлю…
— Я понял, — сказал Бахмати, — мы — честные ойгоны, мы не договаривались о цене. Но и я, и ты знаем, что отказ от соглашения…
— Я не отказывал тебе, — быстро сказал Зильбек и облизнул губы. Взгляд его ласкал зверя. — Твоя цена хорошая. Золото старое, чистое. Такое уже и не встретишь. Или Замбалек. Или Гунбу. Великие были чеканщики в сгинувших шахриятах, их стиль. Но и ты пойми, тейчун. Мы не договаривались о цене.
Бахмати захотелось вытрясти из Зильбека душу. Хотя бы половинку ее. Но он взял себя в руки. Никакой ойгон пути не станет тягаться с ойгоном места там, где действуют его правила.
— Ты говоришь, золото чистое, — медовым голосом сказал Бахмати, и Зильбек качнулся. — За пластину можно взять двух волов или верблюда и козу. Или десять мешков зерна. Или семь по десять мер плотной ткани. Или…
— Не надо, — Зильбек поежился, словно ему жал ворот халата. — Цена справедлива.
— В пути ее назначал бы ты, — сказал Бахмати.
— Я бы назначил, — вздохнул Зильбек. — Ты же принес две пластины.
— Нюх у вас, дибхов, хороший. Если б жемчужин было две, то и пластин я бы отдал две.
— Жалко. Ну, одна так одна.
Зильбек запустил руку за пазуху. Халат толкнулся со спины — пальцы ойгона в поисках нужного прошли сквозь тело.
— Ну, вот, — он выудил жемчужину, обдул, потер ее о рукав. — Смотри, тейчун, ни трещинки, ни изъяна. Настоящая черная.
Бусина прокатилась по ладони, вбирая свет солнца.
Была она, конечно, не черная, а густо-фиолетовая, но и того довольно. Бахмати прищурил глаз — не успел ли кто нанести свой знак.
Нет, чистая.
— Обмен? — сжал он пластину.
— Обмен, — согласился Зильбек.
А торговые ряды шумели о своем. Дюжими работниками складывались и переносились тюки. Вскрывались мешки, зерно и рис из них пересыпались в мешки меньшие, взвешивалось раз и — мы, конечно, доверяем друг другу — два, и, чтобы наверняка, три. Вы довольны? Платки и тюрбаны покупателей ныряли под навесы, дети носились, взбивая полы халатов. За караван-сараем жарили мясо, но дух его, казалось, накрывал всю площадь настоянным на горьковатых ветвях карагача ароматом.
Полученное золото Зильбек сразу растворил в себе, было — и нет уже.
— Кроме Кабирры…
— Ничего, — сказал Бахмати, пряча жемчужину в потайном кармашке рукава. — Ни вестей, ни вестников.
— Он пойдет на Порту.
— Кашанцог? А что ему Порта?
— Много людей.
— И что?
Зильбек моргнул.
— Тейчун, ты сам их пьешь. Зачем тебе люди?
— Для него это капли.
— А если нет? Люди — дети Союна. Часть его, — сказал Зильбек, поднимаясь. — Или он может держать их в заложниках. В общем… — он виновато улыбнулся. — Лучше где-нибудь спрятаться. В горах. В море. Я подскажу тебе путь.
Бахмати потрогал жемчужину за тканью.
— Аль-Джибель — маленький городок посреди пустыни. Вряд ли он будет интересен Кашанцогу. Здесь и людей-то немного.
— Может быть, — сказал Зильбек. — Может быть. Прощай.
Поклонившись, он исчез в воротах караван-сарая, фигура его мелькнула в узком окне.
Бахмати почесал затылок и остался сидеть. Торговля, казалось, пошла яростнее, словно покупателям и продавцам неведомо как было донесено: завтра караван уже исчезнет, растворится в песках. На Порту или на восток — кто знает?
А-а-а, подходи, разбирай! Лечебные травы! Морские коньки! Финики сушеные! Цветы для красилен — синие и красные! Сбруя! Мешочки соли. Три за два! А за полтора? Как за полтора? Это ж в убыток себе! Эх, бери за полтора!
На Бахмати напало оцепенение.
Он смотрел на редеющую толчею, на рты и глаза, на спины, на солнце, выбелившиее дерево навесов, и в голове у него было пусто.
Ну, жемчужина. Есть жемчужина, в рукаве жемчужина. Но надо же что-то делать!
Бахмати усмехнулся, поймав себя на том, что ему совсем по-человечески хочется, чтобы Кашанцог был где-то там, воевал Порту, рычал на Союна, но не переходил через пустыню. Нет-нет, этого не надо! У нас и знак есть — скрещенные средний и указательный провернуть у горла. Вдруг поможет?
Он хлопнул ладонями по коленям.
Замечательно, впрочем, что люди все разные. Кто-то отстраняется, а у кого-то уже есть план. И у него тоже есть план. Он очень разносторонний ойгон. Компенсируя половинку, уцепился за человеческое и — пожалуйста — вобрал. Хорошее, плохое, всякое. На все случаи жизни. Тут и спросить себя не зазорно: ойгон ты или человек?
А пластину он изначально хотел отдать лишь одну.
Почему? Потому что вторую, держа в уме Кашанцога, решил занести к мастеру Чисиду. Сейчас ювелир, должно быть, уже проснулся.
Бахмати встал, утыкаясь в тюки и крупы верблюдов, обогнул площадь по краю и, обтирая локтями близкие стены, углубился в скопление хижин. Узкие тропки и натоптанные в глинистой почве участки вели к косым проемам и хилым дворам. В срытом на метр в глубину холме хижины стояли тесно, стискивая друг друга с боков или громоздясь на соседа сверху. Кое-где и крыши-то были дырявые.
Здесь жила беднота: должники, бывшие рабы, артисты, разорившиеся крестьяне.
Мастер Чисид отрабатывал долги сына. Сын проиграл в кости в одном из игральных домов Кобло-хана все: дом, нехитрую торговлю и свою жизнь.
Каждые два месяца из долины Зейнаб приходил человек, забирал выкупной товар и оставлял золото и серебро на новый.
Долги уменьшались, но конца и края им пока видно не было.
Бахмати предлагал свою помощь, но ювелир неизменно отвергал ее, качая маленькой, будто заостренной в затылке головой.
Ознакомительная версия.
