Превозмогая боль, Мелина попыталась вытянуть руку. Потом обожженную, наверняка с закрытым переломом ногу. Боль полыхнула так, что она чуть не потеряла сознание. А цепи, будто насмехаясь, с тихим звоном пресекали все ее попытки. Так она ничего и не добилась, пока в пещерке не раздались звуки шагов, не сверкнул факел, а потом спокойный хрипловатый голос не произнес:
— Лежи спокойно, это надо делать зубилом. А еще тебе надо хорошенько полечиться. Проклятье, даже если магией лечить, пройдет не меньше месяца…
Мелина хотела что-то ответить, но тут ее накрыла волна боли и дурноты.
Год 1574, Шестой месяц, день 14.
В свои семнадцать лет Мелине довелось пережить немало. И нищее детство, и обучение у старой жрицы забытой богини. И преследования, тюрьму и пытки. И свист пуль над головой, и безнадежную, так и не успевшую вырасти и расцвести любовь, убитую предательством, и другую любовь, и бесконечную разлуку. Вот только поспать на такой мягкой и роскошной постели, да еще под балдахином — как-то не доводилось. Разве что заправлять такую кровать за покойным Дорстагом. Ноги заботливо смазаны какой-то мазью и забинтованы — они совсем не болят.
Нащупав свисающий шелковый шнур, Мелина потянула на себя. Тяжелый полог нортерского черного бархата отъехал в сторону. Перед Мелиной оказался изящный плетеный столик, на котором ждала своего часа чаша с каким-то напитком, серебряная тарелка, на которой лежали истекающие соком персики и груши. Свет в покой проникал через узкое оконце, забранное ажурной решеткой.
Ну что ж, если язычницу, осужденную на «очищение огнем», кто-то спас, вряд ли ее будут травить. Мелина отправила в рот один из персиков, выплюнула косточку.
Фрукты растревожили аппетит. Последний раз ее кормили в тюрьме, вечером перед казнью. Да и там дали совсем немного какой-то отдающей плесенью дряни, которую велено именовать кашей. В чаше оказалось вино — одно из тех, какими славитлся Эрхавен, а уж сколько лет выдержки — она боится и загадывать. Он нешуточно богат, ее таинственный спаситель. Узнать бы еще, кто он такой, и какое отношение имеет к магу, вытащившему ее с костра. Союзники нужны позарез, сражаться за Эрхавен в одиночку не получится…
Так, а что это за шнурок? Наверняка он тянется в соседнюю комнатку, где живет служанка. Сколько раз ее саму срывали таким колокольчиком с постели?
— Никогда не думала, что сама за него потяну, — сама себе сказала Мелина и дернула за шнурок.
Она не ошиблась: в дверь вошла молодая, с высокой грудью и накрашенными чувственными губами, служанка. Жившим в этой комнатке мужчинам наверняка это и было интересно. Ну, и еще кое-что.
— Что желает дорогая гостья? — сделав по привычке книксен, спросила служанка. Мелина вспомнила, как та же служанка ее мыла, аккуратно оттирая волосы оот въевшейся тюремной грязи, смазывала какой-то мазью все тело, потом бинтовала ступни. Теперь она и правда похожа на госпожу — только ладони, рано огрубевшие от труда, выдают, кто она на самом деле.
— Скажите, уважаемая, — начала Мелина. Обращаться к женщине, как к служанке, она пока не научилась. — Где я нахожусь и который час?
— Вы в гостях у господина Морозини, поставщика кораблей для военного флота дожа Темесского. Сейчас шесть часов пополудни четырнадцатого дня Шестого месяца.
«Я что же, семнадцать дней проспала?» — поразилась Мелина. Впрочем, после пережитого — немудрено. И странно, что ничего не болит, разве что ноет. После всего, что случилось в тюрьме…
— А как вас зовут?
— Неифила, — польщенная внезапным вниманием, произнесла женщина. — Госпожа Мелина, вы желаете поесть?
«Госпожа Мелина — это звучит!» — едва не усмехнулась Мелина. Но теперь очень небезопасно быть рядом с людьми, знающими, кто она. А Неифила уже угадала ее мысли — похоже, она неглупая женщина.
— Я знаю, кто вы, и за что вас осудили, — произнесла служанка. — Но я никогда не предам своего господина и тех, кого он приютил. Так поесть принести?
— Да, хорошо бы.
Служанка скрылась за дверью. А совсем скоро вернулась, неся бронзовый поднос. На подносе стояла миска с бараниной, плошка с острым соусом, тарелка, на которой дымился поджаренный рис, сдобренный базиликом и еще какими-то травами. В воздухе поплыли такие ароматы, что Мелина сглотнула слюну.
— Я пойду, госпожа?
— Нет, Неифила. Посиди со мной, расскажи, как я тут очутилась, и зачем. И не называй меня госпожой, я такая же госпожа, как ты. Только зачем-то понадобилась твоему хозяину. Любопытно, зачем ему неприятности с Церковью?
— Этот вопрос вы обсудите с господином. Когда отдохнете достаточно, он вас навестит.
— Хорошо. А где моя одежда?
— Вам выдадут новую, господин распорядился подобрать. Ваша совсем разорвалась, во многих местах прожжена.
Исмина!!!
— Где она?! — спросила Мелина. И тут же раскаялась, что повысила голос.
— Господин распорядился ее выбросить, но, думаю, ей можно протирать пыль.
— Неифила, мне нужно срочно — слышишь, немедленно — ее найти. Там… очень важная вещь.
— Что у вас могло остаться после казни? — удивилась служанка.
— Память, — вынужденно соврала Мелина. — Ты же не выбросишь последнее, что осталось от матери?
— Понимаю, го… Мелина. Сейчас принесу. Хотя я там ничего такого не нашла.
Мелина не очень надеялась что-то найти. Наверняка статуэтка выпала из прохудившегося кармана еще на помосте. И уж точно могла исчезнуть в море, а если и там уцелела, служанка могла выбросить, не понимая, что делает. Хотя это как раз вряд ли. Если хоть раз увидишь Ее изображение — как безделушку не выбросишь.
Мелина вцепилась в свою рубаху. Сунула руку в карман… И изумленно вытащила оттуда золотую статуэтку. У служанки вырвался испуганно-восхищенный вздох.
— Это твоя мать? — наивно спросила она.
— Это мать всех эрхавенцев, — торжественно ответила Мелина. Скрывать, похоже, смысла не было. — Она — та, ради кого я пошла на смерть.
— Я поняла. Как же ее назвали там, на площади… Ну, когда читали приговор?
— Исмина. Благая богиня.
— А у вас есть такая вторая? — поинтересовалась служанка.
— Такая — одна на весь Мирфэйн. Конечно, хороший ювелир может сделать копию. И все же — не советую. Если такую найдут у тебя, тоже попадешь на костер. А вообще по опыту знаю, Неифила: чем меньше знаешь — тем дольше живешь. Ох, как вкусно… Угощайся. Считай, это приказ госпожи, одной мне все не съесть.
Когда миски и даже чаша с вином опустели, Мелина почувствовала приятную тяжесть в желудке. Вот теперь бы и вздремнуть, но расслабляться нельзя. По опыту Мелина знала, что стоит успокоиться и забыться в сытой дреме, как случится что-то очень нехорошее. Судьба точно отмеряет радость и горе. На ложку радости обязательно приходится бочка горя. Да это и правильно: иначе счастье бы приелось и утратило свое главное качество.
