Зазвонил красивый старинный телефон, Наташа изящно взяла трубку. Когда она прикоснулась к ней, пальчики несколько раз провели вверх-вниз, зажав в кулачке. Пусть сейчас ее никто не видит, но техника соблазнения уже давно въелась в суть колдуньи, словно колорадский жук в картофельный клубень.
— Натали! — донесся голос из трубки.
— Ало, — сказала, она слегка суховато. Но даже в сухом голосе есть томность… Как же много томности!
— Это Борис, — представился дрожащий голос в трубке. — Ты получила розы?
— Да, но мне больше нравятся тюльпаны.
— Неужели? Ну прости, к вечеру их доставят.
— Зачем ты беспокоишь меня, Борис. — Слово 'Борис' как будто упало в трубку тяжелым шлакоблоком. Камнем, что пролетел по телефонным проводам и разбился о сердце московского бизнесмена.
— Я хочу тебя видеть. — Перешел на шепот Борис. — Та ночь подарила мне смысл в жизни, который я так давно потерял…
— И поэтому ты не звонил мне три дня? — перебила Наталья, запуская следующий шлакоблок.
— Прости меня, я был в Канаде…
— А в Канаде еще не изобрели телефоны? — теперь в голосе тонна притворного удивления. Наталья точно знала, что делал бизнесмен эти три дня — возил жену в Швейцарию, и не расставался с ней ни на минуту.
— У меня были проблемы с оператором. Телефон заглючил и… в общем, неважно. Позволь, я приеду и заглажу свою вину?
— Нет, — твердость. — Мне не хочется видеться с тобой в Петербурге. Он мне надоел.
— Тогда я закажу тебе билет на самолет…
— Что? — капелька садизма.
— В смысле, пришлю свой самолет…
— Нет, я хочу приехать к тебе на машине, — вроде, голос начинает оттаивать. — Ты же знаешь, я очень люблю ездить…
— Да, я помню, как ты ездишь, — он уже дышит часто-часто.
— Но мой Порше сломался, — волосок грусти.
— Плевать. Бери такси.
— Я люблю, когда я за рулем, — снова томность. — Когда мои руки держат круглый кожаный руль и скользят по нему. Вверх и вниз.
— Вверх и вниз…
— Снова и снова.
— Да, снова и снова… Я куплю тебе новый. К вечеру его пригонят, может быть раньше, — она не сомневалась, что сможет довести его до эякуляции лишь звуками собственного голоса. Но Боря ей нужен такой. Возбужденный, и желающий.
— Тогда, к утру я буду у тебя. Быть может, мы даже проведем вместе целый день.
— Да. Ты не представляешь, как я хочу тебя.
— Это хорошо, милый. Но если машину привезут только к вечеру, мне надо отдохнуть перед дорогой. Пока.
— До встре…
Окончание фразы она уже не слушала и повесила трубку. На пухлых губах промелькнула улыбка — мысленно, Наташа представила, куда пристроит новый Порше.
От Ростова-на-Дону до Санкт-Петербурга всего два часа лету. Несмотря на такое короткое время, один пассажир страшно мучился. В паспорте у него значилось, что зовут его Александр Сергеевич Пушкин, но в действительности, нарекли его в честь самого знаменитого из царей еврейского народа. Давиду страшно хотелось курить. К сигаретам он пристрастился еще с раннего детства, но нельзя сказать, что два часа без курева для него значительный срок. Напротив, он выкуривал меньше пачки в день, и мог терпеть сколько угодно. Но когда он находился в самолете, это желание поднималось со страшной силой. Давид знал, почему так происходит, знал, что это всего лишь глупость и дань привычке, но не мог ничего с собой поделать. Он решил отвлечься и погрузиться в воспоминания. Самые красочные впечатления, связанные с самолетом, он бережно хранил меж волн собственного безумия. Таких воспоминаний всего два, зато настолько яркие, что вспыхивали в коридорах памяти, словно молнии. Первое, связано с давней поездкой к прадеду. Именно тогда он стал мучиться, оттого, что не мог покурить в самолете. Второе воспоминание настолько странное, что Давид редко обращался к нему — это встреча с Испанцем, изменившая его жизнь. Вообще, Давиду повезло. На его недолгом жизненном пути встретились целых два человека, кардинально изменивших его. Первый свел Давида с ума и чуть не убил; второй соблазнил и открыл чудеса волны. Вернее, именно тогда Давида впервые накрыла волна. Испанец. Давид знал, что если еще раз встретит этого человека, он убьет его. Давид чувствовал, как тот старается, и каждый день стирает вероятность их встречи. Это его слегка забавляло, если учесть, что Давид мог найти Испанца за пару дней.
Давид встал и пошел в туалет. Ему совершенно не хотелось облегчиться, но в ТУ 154 пассажир имеет прекрасную возможность покурить. Он зашел в тесную кабинку, достал тонкую сигару. Опустил крышку на унитазе, сел на нее, а потом закурил. Сигару он держал прямо над раковиной, а там, из нескольких маленьких дырочек постоянно высасывался воздух, чтобы вода лучше стекала. Позади унитаза находится металлическая решетка еще одной вытяжки, часть дыма уходила в нее. Тут же есть и освежитель воздуха, но Давид скорее оторвал бы себе палец, чем воспользовался им. Его обоняние и так подвергалось страшным пыткам, от нахождения в общественном туалете, но мозг полностью окунулся в омуты памяти, и те обратили его четырнадцатилетним мальчишкой, которому покурить в уборной самолета, казалось настоящим приключением. Он улыбнулся, на лице разгладились немногочисленные морщины. Он снова летел к деду, и ему было четырнадцать. Из глаз пропала внимательность и живой ум, зато появилось лукавство. Он даже стал воровато озираться по сторонам, прислушиваясь, что же происходит в коридоре. Когда Давид заходил в туалет, он мог с легкостью расслышать взмахи крыльев бабочки за бортом самолета, но четырнадцатилетний Давид так еще не умел.
Давид покурил и вышел из туалета. У него нашлась вероятность, что за это время никто не захочет в туалет, и он не преминул ей воспользоваться. Проходя в дверной проем, Давид постарел на шестнадцать лет, и прошел к своему сидению. Мир снова превратился в постоянное движение запахов, вкусов и света. Он уселся рядом с женщиной, пахнущей дорогими, но очень вульгарными духами. Давиду не нравились столь резкие запахи. Нет, некоторые не вызывали у него отвращения, и этот еще ничего, но большинство встречались настолько часто, что успели надоесть. Лично он сам делал для себя духи. Сегодня от него пахло смесью жасмина, ромашки и маленькой толики рододендрона. Запах рододендрона едва ли могли обонять и десять человек во всем Мире, но Давид один из них. Для Давида запахи значили много, но все же не настолько много, как движения. Мало кто может заметить, что все вокруг нас движется и, постоянно соединяясь, приходит к распаду. Вообще Давид находил красоты Мира в самых неожиданных местах, как находил он и его омерзение. Он мог по праву назвать себя непростым человеком, и теперь с легкостью ответил бы на вопрос, заданный когда-то прадедом. Теперь он знал, что в нем сложного. Возможно, теперь он даже слишком сложен. Он откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза. О твердые скалы его барьеров билась волна. Кто-то называет это безумием, кто-то сумасшествием, кто-то даже оверлогикой, но для Давида это просто волна. И в ней есть столько же прекрасного, сколько и пугающе страшного. Эта волна когда-то прибилась к берегам его разума, и с тех пор не покидает Давида. Теперь каждый из них — пленник друг друга. Он волны, а волна его.
