Медведь.
Чудовище остановилось перед домом. Оно раза в полтора превосходило убогую избу по высоте…
Прошло не меньше минуты, пока великан не вытащил свой взор из глубин горизонта и не положил его на дом, на стены в инеевом оперении и полуразрушенной ледяной скорлупе, на крышу, продавленную снежными навалами, на прореху в ней, где кишели оборотни, словно черви в трупе, на многопалую кисть огня, которая жадно тянулась в чёрную высь, шевеля пальцами.
Морда медведя очень медленно балансировала над домом то в одну, то в другую сторону. Глаза и ноздри изучали…
Постепенно эти плавные качания затихали… Голова опускалась… Веки тоже… Казалось, зверь сейчас уснёт прямо стоя… Да, так могло показаться, если бы в тоже время он не издавал низкий гнусавый звук, который всё нарастал и делался страшнее с каждой секундой тем больше, чем слабее становились движения и явнее — ложная сонливость.
И внезапно снег под передними лапами монстра взорвался: гигант встал на дыбы. Его рёв свалил взвывших от боли волков. Из их ушей потекла кровь. Они извивались на снегу и пытались в него зарыться. Лёд треснул и посыпался с брёвен.
Горланившее среди небес над всей долиной адово отродье блестело некогда спокойными, а теперь обезумевшими глазами и кинжалами из пасти. Шерсть намокла от слюны. Щёки и губы дрожали вместе с воздухом, вместе с горлом, изрыгавшим ужасную мощь.
А потом высоченное медвежье изваяние одним своим падением закончило историю старого дома.
* * *
Отец слышал, как громко свистело его дыхание, видел, как пар валил изо рта и ноздрей. Он неуклюжей черепахой полз по узкому брюху тоннеля, трясь о колючую промёрзшую землю. Шерсть на нём стала твёрдыми шипами от застывшего пота. Свои ноги он уже чувствовал рваными тряпками: волчица отчаянно кусала ему ступни, захлёбываясь злым рыком. Она не напрасно гнала его, потому что проникшие в подземелье оборотни преследовали беглецов. А он, отец, не мог продвигаться быстро, ведь на руках он нёс свою девочку, которая пронзала пиками света окружающую черноту и вела их вперёд, но мир которой способен был разбиться тонким хрусталём от всякого неловкого поспешного толчка.
Отец оказался зажат меж двух сил — любви и ненависти — на протяжении всех трёхсот метров тайного прохода.
Никогда ещё напряжение в нём не длилось так долго!
Клыки волчицы в очередной раз покромсали ему пятку — и он заплакал. Не от физической боли, вернее, не только от неё. Просто сделалось страшно: он лез, ему казалось, целый час, а перед ним оставалось то же, что и было в начале — жерло тьмы. Это не закончится, это — их будущее, и он умрёт здесь от ужаса… умрёт от ужаса… умрёт от ужаса… здесь… Солёная вода, наплывшая на глаза, превратилась в корочку и не позволяла больше слезам течь.
Всюду были останки крысарей, рывших когда-то этот проход. Оледеневшие, они напоминали древние окаменелости. Это она, волчица, заставила их копать. Она сумела крысарей, бешеных и незрячих от своей жадности, заставить работать ради её интересов! Крысарь подчиняется кому-либо, ставит, пусть и принуждёно, чужие желания выше своих? Чушь! Это — против законов новой природы! Но она смогла… Её неспроста все уважали и боялись. Она того заслуживала.
И вдруг — просвет!.. Тёмно-синий, едва отличимый от чёрного, но всё же просвет! О, Боже! Вот он, лунный блеск в отражении снежной равнины, уже виднелся вдали полоской, урезанной краями круглого тоннеля.
«Скорее!.. Нет-нет, ради добра, что ещё живёт, только не спеши… Осторожно… Пожалуйста, сохрани её покой!..»
Свобода!
Сначала из норы появилось солнечное дитя в корзинке.
Затем выбрался отец, тут же сморщившись от снега, который обжёг голое мясо ног. Красные капли и пятна мгновенно впитались в холодное белое полотно.
Полная луна сияла во всём великолепии в прояснившимся звёздном небе. Пастух ветер увёл дикое стадо туч в другие края.
Человек-волк огляделся вокруг, узнавая местность. Да, действительно, отсюда и до дома было около трёхсот метров. Здесь тянулась цепь холмов, разделявшая равнину с лесом. Тоннель выходил со склона холма, с той его стороны, которая скрывала их от оборотней и почти примыкала к деревьям.
Чёрный лес… Он похож был на клетку, здоровенную и в тоже время тесную внутри. Ветки — корявые, резкие, острые, с чёрной корой, к которой даже не приставали изморозь и снежный пух. А в мертвых деревьях струилась такая же чёрная кровь…
Наконец, в ночной свет вырвалась злющая волчица. Не обращая внимания ни на девочку, ни на отца, она сразу же принялась рыть снег рядом с тоннелем. Судя по всему, там было что-то заранее припрятано…
Из подземной кишки доносилось наперебой ворчание оборотней. Волки лезли за ними!
«Они уже близко!» — отец хотел было поднять корзину и пуститься в необдуманное бегство. Но внезапно волчица, завершившая свой поиск, выплюнула к его окровавленным ногам какой-то белый свёрток, затем так сильно мотнула головой к тоннелю, что едва её не лишилась. Блеснул оскал; она вся задёргалась, словно бросаясь на человека-волка и тут же останавливаясь. Это означало, что нужно подчиняться немедленно.
Отец взял неизвестный предмет и развернул ткань.
Это была граната.
На удивление времени не оставалось, хотя оно, конечно, вспыхнуло само собой.
«Тварь хитроумная, всё просчитала!» — подумал человек-волк, вынимая чеку и швыряя снаряд в рычащую дыру…
Глухой, но довольно громкий взрыв почти утопил визг растерзанных и придавленных оборотней.
На несколько секунд всё затихло…
И вдруг, словно растущая на пути к берегу волна, из-за холмов начал накатывать дребезжащий голос волков, смешанный из сотен агрессивных лаев и рыков. Отец заглянул за возвышенность и чуть не обмер: вся армада оборотней тёмным клином неслась сюда, к маленькой девочке, вздувая облака снега. А дома больше не существовало. На его месте был пригорелый, дымящийся блин из древесной трухи и дробленого камня, на котором топтался медведь. Он выгребал из мусора уцелевшие куски и молол их одним ударом грузной лапы.
«Они привели из города медведя! Глупцы. Они ещё пожалеют об этом,» — подумал человек-волк.
Недалеко проседали треснувшие сугробы — под ними как раз и рванула граната. Это остановило наступление десятка волков под землёй, но привлекло всю стаю на поверхности. От того, что бывшая жёнушка своим прославленным умом кое-чего не учла, радостнее не стало.
Волчица тоже всё видела. Гневная и взвинченная, она кинулась к корзине и, преодолевая боль от лучей, потащила её, пятясь назад, к лесу. Она понимала: ей не уйти от ураганной погони при такой скорости. И что могут сделать трое против двухсот! Но для паники она была недосягаема. Только ярость и решительность владели ею сейчас. И она не заботилась о покое дочери, тянула корзину рывками. Она просто схватила бы малышку за волосы и поволокла бы её по снегу, если б не это яркое, прожигающее сияние! Волчица мечтала, чтобы оно погасло, но даже если разбудить и напугать девочку, это сразу не случится, а отец, боявшийся больше всего именно этого, сцепится с ней в бесполезной драке. А время стоило теперь очень дорого.
