Он сел и сказал задумчиво:
— Ланнеран — плохое место для настоящих людей.
— Зачем же ты ему служишь?
— Потому, что в Болоре нет воды, — ответил он просто. — Если я не стану служить, голод войдёт в мой дом. Вы можете нас презирать, — сказал он, — потому, что поля ваши зеленеют и скот ваш тучен. А наша земля не родит, и у нас почти не осталось скота.
— Так чего вы не уйдёте?
— Если суждено погибнуть, умрём и мы — но умрём на родной земле. Я узнал тебя, — сказал он, — хоть ты моложе, чем был, и у тебя лицо человека.
— Почему же ты дал мне хлеб?
— Чтобы ты знал: мы тебе не враги. Когда ты ушёл, Болора была богата, а теперь она умирает. И эта земля, по которой мы едем — лучше их не было, а какие они теперь? Ты вернулся спасти или покарать?
— И то, и другое, — сказал Безымянный. Опять он меня оттеснил, и мне стало легче: я не знаю, что говорить.
— Наказать Ланнеран? Я не люблю этот город, но я продал ему свой меч.
— Ланнеран? — он усмехнулся этой странной чужой улыбкой, от которой немеют губы. — А что мне до Ланнерана? Бедные дураки, они сами себя наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, — сказал он угрюмо. Если я достану его — вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? — спросил он Ронфа.
— Да, господин, — ответил Ронф.
— Это правда? — спросил я, когда мы двинулись в путь.
— Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.
Майда просвистала начало старинного гимна: «Дети моря! Жаждут мечи…», и Даггар невесело усмехнулся. Никогда ещё Ранасы не входили в Ланнеран так незаметно.
Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в прославленной чёрной броне, под знаком меча и ока — герба Рансалы. А Майда скрыла себя под плащом и повязкой — серая тень, одна из трех серых теней.
— Как ты? — спросил он у Тайда. — Ещё потерпишь? — и Тайд угрюмо кивнул. Он столько терпел, что стало почти всё равно. Проклятый упрямец, он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в седло.
— Ладно! — сказал Даггар. — Тогда терпи, — и подъёмный мост загремел под ногами дормов.
А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зелёных одеждах. Твёрдые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая чёрная тень за стеной из солдатских тел.
— Кто вы? — спросил командир и поглядел в упор. — Что вам надо в городе?
— С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран? — рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.
— Если ты Ранас, назови своё имя и проезжай, — сухо сказал командир. Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что чёрный был уже рядом.
— Я Даггар, сын Грасса, — сказал он надменно, — седьмой из братьев по старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.
— Седьмой господин, — негромко спросил его чёрный, — а с каких это пор люди Рансалы закрывают лица?
Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника караула:
— А что здесь делает эта чёрная дрянь? Мало бед они вам принесли? — дёрнул поводья и поехал вперёд, и воины молча их пропустили.
— Они не посмели разрушить наш дом, — негромко сказала Майда.
— Я еду искать господина, — промолвил Тайд.
— Мрак и огонь! — рявкнул Даггар, — ты едешь со мной! Ты спятил, старик, — сказал он почти добродушно. — За нами тянется половина Ланнерана. Не суетись, — сказал он, — это то, чего ОН хотел, — чтобы я ковырнул муравейник палкой.
И он кинул монетку какому-то оборванцу — одного из десятка, что глазели на них, — и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.
Дом Рансалов не был разрушен — оттуда просто все растащили, и он стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда-то роскошных домов. Верхняя улица умерла. Когда-то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ — были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие, освящённый столетиями, облагороженный славой…
— Чума здесь гуляла, что ли?
— Господин, — вымолвил Тайд с трудом, — уйдём отсюда… Я знаю место…
— Нет! — рявкнул Даггар. — Я буду жить в своём доме!
Тяжёлым взглядом он провёл по толпе — они уже тут как тут: обтрёпанные одежды, пустые угрюмые лица — и тишина. Стоят и молчат, и в тусклых глазах тоскливое ожидание.
— Эй, свободные граждане Ланнерана! — сказал он с издёвкой. — Кто из вас не прочь заработать?
Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в одних глазах загорелся гнев.
— Побереги своё золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!
— Говори за себя, почтённый муж, — ответил Даггар спокойно и кивнул высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. — Держи задаток, — сказал он, и старик на лету поймал монету. — Получишь ещё полсотни, если к вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай всё, что надо — Рансала не обеднела.
— Верни ему деньги, Лагор! — велел старику первый — рослый мужчина с угрюмым и гордым взглядом. — Нечего угождать убийцам твоих сыновей!
— А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет сыновей, деньги ему пригодятся.
Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.
— Может быть, ты не откажешь мне в совете? — спросил Даггар. — Мы проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное место, чтобы мы могли заняться им?
— Мой дом рядом, — сказал ланнеранец. — Я — Тингел, сын Хороса, меня здесь все знают.
Дом, и правда, был рядом — в одном из Служилых переулков. У каждого из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов. Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что по-ланнерански он и Тингел — родня.
Небогатый, но крепкий дом — с крепкой оградой, с крепким запором на крепких воротах, со свежею краской на стенах.
Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но устоял и побрёл, куда повели — в чистую комнатку с незастеленным ложем. Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно не было сил — только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в чёрную воду забвения.
— Кликнуть лекаря? — угрюмо спросил их Тингел.
— У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, — сказал Даггар, — не будем мешать.
Они сидели вдвоём в покое, где со стен было снято оружие, а в восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в унижении.
— Тингел, — сказал Даггар, — прости, что я тебе навязал себя и своих людей. Я боялся за Тайда, но ещё больше меня напугал Ланнеран.
— Что тебе до Ланнерана, Ранас?
— Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в унижении… нет, Тингел, радости в этом мало. Я шёл мальчишкой на ту войну, шёл с глупой припевкой: «Ланнеран — город трусов», но вы из меня вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец смеётся даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали, Тингел?
