— Хильдегунда.
— Куда делась?
— Сбежала. Выманила денег себе на приданое и только ее и видели.
Мартин выругался и еще раз выругался.
— Сучье племя. Никому из них верить нельзя.
— Мартин, — снова заговорил Ремедий, — ты ведь мертв. Я сам хоронил тебя, помнишь?
Мартин расхохотался, выставил белые зубы в черной бороде, облапил Ремедия за плечи.
— Еще бы не помнить, Гааз! Такое не забывается…
Они прошли рядом еще немного, потом Ремедий снова заговорил:
— Мартин… Ты видел нашего капеллана?
— Мракобеса? — Мартин покривил губы. — Видел…
— Да нет, другого. Валентина. Того, что в Айзенбахе умер…
Мартин подпрыгнул. Ремедий не ожидал, что известие о Валентине так подействует на старого богохульника.
— Валентин тоже здесь? Ах, еб его… Что здесь творится, Гааз?
— Не знаю, — уныло сказал Ремедий. — Спроси у Мракобеса. Я давно уже ничего не понимаю.
Так и двигался по осенним дорогам караван — комедианты и мертвецы, разбойники и святые, бесноватые и простоватые. Шли они в Страсбург и путь, вроде, знакомым был для них, но все никак не могли добраться до цели. Все время мешало что-то. То одно собьет, то другое. А потом и вовсе цель потерялась, и кто был в том виноват, так и не разобрались.
Клотильда сидит в телеге, полог откинут. В руках у девушки лютня, струны бренькают. Когда телега подскакивает на ухабе, звенят невпопад, а так — довольно-таки ладно. Рядом шагает Бальтазар Фихтеле. Вдвоем слагают песенку, нарочно путая языки — строчку на одном, строчку на другом.
Weisst du, Kind, was Fimbullwetter ist?
Der Sommer kommt nach dem Winter nicht.
[Вянет на дереве каждый лист.
Как жить нам среди прегрешений своих?]
— Вот и ученость твоя пригодилась, Фихтеле, — сказал Ремедий. — Все не зря мозолил задницу на студенческой лавке.
Бальтазар фыркнул, а Клотильда исполнила на лютне сложный пассаж и под конец расхохоталась.
Потом оба хором допели:
Und weisst du, wer nach dem Winter kommt?
Und er hat den Namen: Der Angel Tod.
[Не друг и не враг; только ангел и гром.
Что встретит тебя? Только скрежет ворот…]
Ремедий покачал головой. Как и следовало ожидать, от него ускользнула ровно половина смысла песни.
— У тебя в ухе дохлая мышь, Фихтеле, — пробурчал он, досадуя на собственное невежество.
— Где? — переспросил Бальтазар. — Где ты нашел у меня дохлую мышь, Гааз?
Клотильда, давясь от смеха, повалилась на пол телеги.
Ремедий сердито повторил:
— В ухе!
— А ухо, ухо-то где?
— На голове.
— А голова?
— На заднице.
— А задница?
— К ногам приделана.
— А ноги?
— Землю топчут.
— А земля где?
— Во Вселенной. — Ремедий злился уже не на шутку. Ему казалось, что он не сможет долго находить ответы на вопросы Бальтазара Фихтеле. А вопросы вылетали один за другим, как осы из гнезда.
— А Вселенная? Вселенная где?
Ремедий молчал. Ему не нравился весь этот разговор. Но вопрос цеплялся за ответ, а Бальтазар, сволочуга, все приставал: где искать дохлую мышь?
И Ремедий выпалил:
— Вселенная суща сама по себе.
И сам удивился такому ответу.
А Бальтазар склонил голову набок и, как ни в чем не бывало, продолжал донимать монаха:
— И где же Вселенная суща сама по себе?
— В Боге, — сказал Ремедий.
— А где Бог?
— Везде, — сказал Ремедий.
В этот момент Арделио резко натянул поводья, и лошадь остановилась.
— Что там такое? — крикнул Бальтазар, подняв голову.
— Стоит кто-то на дороге, — ответил Арделио.
На дороге стоял монах. Рослый, тощий монах в коричневом плаще. Стоял он, свесив голову, опустив руки, смиренником. И почему-то никому не захотелось с ним разговаривать.
Ни Балатро, старшему из комедиантов, хозяину лошади.
Ни Варфоломею, который всех пытался спасти и обратить.
Ни Витвемахеру, не упускавшему случая помахать мечом.
Ни Клотильде с Шальком — оба большие любители почесать языками.
Тем более не захотел вступать в разговоры Ремедий, тот вообще молчун, а как скажет, так невпопад.
Мартин и Валентин попросту спрятались, хотя вот уж кому терять нечего, так это им, покойникам.
Потом Варфоломей сказал Иеронимусу:
— Он твоего ордена, ты с ним и разговаривай.
Иеронимус вышел вперед. Ничего другого не оставалось.
— Привет, Агеларре, — сказал он.
Дьявол поднял голову. Он выглядел усталым и постаревшим, узкое лицо заросло щетиной, глаза смотрели уныло. И не желтыми были они, а бесцветными.
— Просто Дитер, — поправил он.
— Как хочешь.
И плащ на плечах дьявола знакомый. Дитеру в плечах широк, болтается, как на палке, и коротковат, прикрывает ноги только до икр. Серые пятна покрывают плащ. Кое-где прилипли и так и не отстирались куски плесени, рыбьи кости, плевки желчи. Достался дьяволу монашеский плащ Иеронимуса, и с плащом все ведьмины страхи, что жили в нем, и старые пятна блевотины. Оттого и страшно было.
Иеронимус стоит против дьявола. Он меньше ростом, старше, плечи опущены.
— Перестань, наконец, путаться у меня под ногами, Дитер, — сказал он.
— Надоел.
Дитер растянул губы в неприятной ухмылке.
— Ты мне не указ, Мракобес.
— Отойди с дороги, — тихо сказал Иеронимус.
Дитер хмыкнул. Мотнул головой назад, в сторону спутников Иеронимуса.
— А этот сброд что, с тобой?
— Кто?
Иеронимус оглянулся.
И увидел лица. Десятка два встревоженных лиц. И все обращены к нему. Иеронимус повернулся к дьяволу спиной, посмотрел на своих спутников — удивленно, как будто впервые заметил.
— Эти-то? Нет, они сами по себе, — сказал он Дитеру.
— А почему тогда идут за тобой?
— Они не за мной. Просто идут.
— А куда? — жадно спросил Дитер. — Куда вы все идете, каждый сам по себе?
Иеронимус видел, что дьявол нарочно втягивает его в длинный разговор, и сказал, чтобы тот отвязался:
— Скучно с тобой.
— Да? — Дьявол казался по-настоящему удивленным. — Вот уж чего никак не ожидал услышать. Сколько говорил с людьми, столько слышал: с тобой, дескать, Дитерих, не соскучишься! С тобой, Дитерих, обхохочешься!..
Иеронимус тишком зевнул. Дитер заметил. И обиделся.
— Куда идешь-то? — рявкнул он.
— К своему Богу, куда еще может идти монах.
— Ведь ты христианин, Шпейер, — хитро сказал Дитер. — Чему учила тебя твоя дурацкая религия? Хочешь иметь — отдай. Хочешь знать — забудь. Хочешь убить врага — возлюби его.
— Тебя не переспоришь, Дитер.
— Я отличный теолог, — похвастался Дитер. — Дьяволу положено. Ищи Бога и найдешь меня.
— Ты опять прав, Дитер.
— Так на что ты надеялся?
— Я и не надеялся, — отозвался Иеронимус просто. Повернулся к Арделио, махнул ему рукой: мол, все в порядке, можно ехать дальше. Арделио причмокнул губами, тронул поводья.
