Некоторое время она стояла, не двигаясь, прижав руки к груди и тяжело дыша. Потом Гермия взяла со скамьи следующий кувшинчик и капнула в чашу еще несколько капель. Мазь побурела, стала уменьшаться в объеме, как бы усыхая на глазах, и через несколько мгновений на дне чаши лежала небольшая кучка зеленоватого порошка.
«На этот раз обязательно получится!» — с восторгом подумала колдунья.
Она вновь накинула на себя хитон и, взяв в руки чашу, подошла к стене напротив. Начертив в воздухе магический знак, она подождала, пока часть стены превратится в голубую дверь, и вошла сквозь нее в подземелье, где тотчас сами по себе вспыхнули два светильника. Дверь исчезла, и никто не смог бы сказать, глядя на ноздреватый камень стены, что только что здесь был проход.
Колдунья бросила на медную зазубренную плошку на алтаре зеленый порошок, и он вспыхнул, освещая своим светом оскалившегося в вечной усмешке идола.
— Скажи мне, Этан! Ты видишь, я выполнила все предписания! — Гермия склонилась перед статуей в низком поклоне.
На некоторое время в подвале воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящего порошка. Колдунья подняла глаза на изваяние — оно продолжало оставаться неподвижным.
— Не получается! — прошептала колдунья, в отчаянии прижимая руки к груди.
В этот момент она почувствовала, что плиты под ее ступнями вроде бы пришли в движение, как будто она находилась не на каменном полу, а на зыбкой палубе плывущего по бурному морю судна. Гермия подняла глаза: стены задвигались, они вытягивались в стороны, изменяя свой серовато-желтый цвет на белый. Потолок уходил куда-то ввысь все дальше и дальше, пока его свод не засверкал мраморным блеском высоко над головой. Алтарь и статуя божества росли вместе со стенами, и скоро каменная доска, на которой стояла плошка с зеленым пламенем, была уже на высоте крыши высокого дома.
Статуя бога превратилась в изваяние величиной с вендийского слона. Губы божка дрогнули, растянулись в подобии зловещей улыбки. Он открыл рот, и колдунья почувствовала, что воздух вокруг нее сгущается, подобно горячему движению песчаной бури.
— Кто ты, мерзкая, пробудившая меня ото сна? — пророкотал сверху голос, похожий на далекие раскаты грома.
— Я Гермия, — ответила колдунья.
— Не знаю никакой Гермий, — наклоняясь вперед, громыхнула статуя. — Мою повелительницу зовут Баэлина.
— Баэлины нет в живых, я ее дочь.
— Ха, ха, xa! — словно горный камнепад скатился вниз смех чудовища. — Разве у такой шлюхи может быть дочь? Сними хитон, я должен посмотреть на тебя!
Женщина расстегнула застежки хитона. Сейчас она была полностью во власти этого каменного колосса. Баэлина, ее мать, не научила ее, как снять заклятие, приходилось повиноваться божеству — до тех пор, пока горит на алтаре зеленоватое пламя. Одежда соскользнула наземь, и нефритовые глаза бога впились в совершенное тело женщины. Зрачки долго скользили по фигуре колдуньи, а губы в это время удовлетворенно причмокивали с таким звуком, будто целое стадо бегемотов шло по болотистой местности.
— Похожа на мать, — пророкотал идол. — Ну-ка, повернись и убери волосы со спины.
Гермия, дрожа одновременно от страха и озноба, вызванного колдовской мазью, повиновалась.
— Не врешь, родинка у тебя на том же месте, под левой лопаткой, — удовлетворенный осмотром, хмыкнул каменный бог. — Так чего же ты хочешь от меня, женщина?
— Я хочу узнать, где находится чаша Гуйюка, — бросилась на колени колдунья.
— Чаша Гуйюка? — переспросил ее идол. — Разве твоя мать не нашла ее?
— Она отправилась за ней и погибла. Я не знаю, где и при каких обстоятельствах.
— Тогда слушай меня внимательно, — громыхнуло вверху.
Бог закрыл глаза, некоторое время было тихо. Наконец, он начал вещать:
— Берег моря… горы, дальше степь, скудная степь… холодно, маленькие деревца на горизонте, каменная гряда… женщины с оружием, могучие женщины, одни женщины… снег, много снега и льда, солнце низко-низко над горизонтом целый день… больше не вижу ничего.
Идол вздохнул своей каменной грудью, провел рукой по лбу, словно смахивая пот после тяжелой работы.
— Остальное определи сама, в твоих книгах ты можешь узнать про это место, а я не могу сказать ничего больше. Я устал. Я очень устал и хочу спать. Спать мне пора, понятно, маленькая сучка?
Огонь в плошке догорал, и, словно умирая вместе с ним, стены подземелья начали стремительно съеживаться, теряя свой блеск. Каменный бог тоже уменьшился до прежних размеров, только рука его не успела вернуться на место, как раньше, и так и застыла, прислоненная ко лбу. Через несколько мгновений все стихло, огонь блеснул последний раз и погас…
* * *
— Пока меня не будет, ты должен присматривать, чтобы все здесь было в порядке. — Колдунья, сидя за столиком, отщипывала одну за другой крупные зеленые виноградины и диктовала склонившемуся перед ней Саятбеку, что надо будет сделать в ее отсутствие.
— Я буду следить за тобой издалека, — припугнула она своего подручного, — и, если прогневаешь меня… сам знаешь, что с тобой будет.
Толстяк закивал головой, молитвенно сложив руки на груди.
— Не сомневайся, госпожа, все будет исполнено, клянусь Вечноживым Таримом, пророком нашим.
— Иди, — махнула рукой Гермия, — мне надо собираться в путь.
Глава восьмая— А ты где служил? — спросил Саудан высокого худощавого мужчину со шрамом на левой щеке.
— Проще сказать, где я не был, — усмехнулся тот. — Не сомневайся, хозяин, я опытный боец.
В доказательство своих слов он вытащил длинный кривой клинок и ловко завертел им, изображая выпады фехтовальщика.
— Я с ним участвовал не в одной схватке, — подтвердил Бахтар, сидевший рядом с Сауданом на заднем дворе дома Джемаха.
Капитан отбирал из приведенных к нему Бахтаром людей наиболее искусных воинов для своего корабля. Двоих он забраковал сразу, потому что они никогда не выходили в море, а остальные, пожалуй, могли подойти — приятель не обманул его и привел с собой действительно опытных бойцов.
— Ну, а ты что можешь? — спросил он у высокого стройного юноши с черными, как уголь, глазами.
— Все, что угодно, хозяин, — ответил тот. — Смотри.
Он вытащил кинжал и, слегка размахнувшись, бросил его в направлении чинары, стоявшей в дальнем углу двора.
До дерева было шагов двадцать, но клинок, блеснув словно молния, под одобрительные крики зрителей, столпившихся возле капитана, воткнулся точно по центру ствола. Юноша подошел к чинаре, вырвал кинжал и, отойдя на прежнее место, снова бросил. Просвистев в воздухе, клинок снова вонзился в ствол — причем в то же самое место. Толпа, ахнув, застыла в восхищении — собравшиеся здесь люди понимали толк в этом деле.
