Дерве Корим стремительно сбежала по лестнице и, не переставая орать, замолотила кулаками по дверце. Кугель всем своим видом выражал недоумение. Казалось, будто он спрашивает: «Кто эта изуродованная шрамами фурия?» Он заканчивал последние приготовления, не обращая внимания на ее вопли, — если, конечно, вообще их слышал.
Тьяго все-таки разорвал удерживавшие его путы.
Яйцо начало издавать равномерный гул; Кугель, закрыв глаза, читал активирующее заклинание. Вскочив на ноги, Тьяго встал рядом с Дерве Корим и посмотрел на двоюродного брата сквозь дверь. Завершив заклятье, Кугель открыл глаза, и на лице его возникла сладкая и безмятежная улыбка человека, ускользнувшего от правосудия. Гул продолжал нарастать.
Тьяго попробовал толкнуть яйцо. Затем он отодвинул Дерве Корим от двери, отошел на несколько шагов и с разбегу ударил механизм плечом.
Улыбка Кугеля погасла. Тьяго снова разбежался, и на этот раз яйцо слегка сдвинулось. Плечо налилось болью, но воин предпринял третью попытку. На лице Кугеля появилось беспокойство, но тут гул сменился воем, и яйцо окутала искрящаяся аура, прозрачная пелена, вибрировавшая над металлической поверхностью. Кугель опять улыбался. Тьяго вновь кинулся к механизму, но был безжалостно отброшен и рухнул на спину. Яйцо подернулось рябью и начало словно бы погружаться во тьму. Вскоре оно стало утрачивать материальность и в конце концов исчезло, оставив после себя лишь призрачный контур.
Тьяго вглядывался в растворяющийся силуэт. Уж не след отчаяния ли читался в улыбке его двоюродного брата? Не зачатки ли страха? Была ли она искренней или же просто гримасой, свидетельствующей о том, что в конце Кугель испытал адские муки? Возможно, попытки Тьяго решить проблему грубой силой все же увенчались успехом, или яйцо Пандельюма перенесло Кугеля в куда менее приятный мир, нежели планировалось, и такое выражение на его лице возникло от того, что он увидел. Гадать было бессмысленно. Оставалось только надеяться. Тьяго опустился на пол возле Дерве Корим, сидевшей, закрыв руками лицо.
— Он не узнал меня, — со скорбью в голосе произнесла она.
Тьяго и рад был бы подбодрить ее, но он и сам чувствовал себя опустошенным. Спустя некоторое время он положил ладонь на плечо Дерве Корим. Женщина вздрогнула, но отстраняться не стала.
— А с тобой что случилось? — спросил он. — Ты отсутствовала целую ночь.
— Это было странно, — ответила Дерве. — Они искали меня, а в руках держали какие-то склянки с голубой жидкостью. Одну бы я убила, но не обеих сразу, а потому решила спрятаться в комнате в конце первого из осмотренных нами коридоров.
— В том кабинете… похожем на лабораторию?
— Да. Я встретила там кое-кого. Я… полагаю, это был пожилой мужчина. Он дал мне одежду, и мы с ним долго общались. И все же я не могу ни описать его внешность, ни вспомнить хоть слово из того, что он говорил.
— Пандельюм, — произнес Тьяго.
— Если это и был он, я все равно не помню.
По поверхности солнца прокатилось волной странное белое мерцание, что-то вроде электрического разряда. Они в надежде посмотрели на него, но увидели все тот же оплавленный ужас, напоминающий герб на флаге какого-нибудь злодея. Часть трещин в черной корке закрылась, и аура оранжевой плазмы, как показалось, уменьшилась, но в остальном все было по-прежнему.
— Надо уходить! — Дерве Корим вскочила на ноги.
— Предложение интересное, но как?
Она подошла к стене и надавила на углубление рядом с тем, на которое ранее нажимал Кугель. Широкий участок пола с громким скрежетом отошел в сторону. Из открывшейся дыры ударил столб света. Вниз сбегала спираль еще одной лестницы. Тьяго поинтересовался, откуда его спутнице известно про этот проход. Она только покачала головой и наклонилась подобрать кинжалы. Чтобы извлечь один из них из горла Дилетты, ей пришлось несколько раз провернуть его в ране и подергать, прижимая плечо трупа к полу ногой. Наконец с влажным звуком лезвие высвободилось. Дерве обтерла его о штаны и направилась к лестнице. Тьяго не видел в ее поступке повода для возмущений. Для него это была всего лишь еще одна смерть на его пути.
— Идите. Иди-и-ите-е-е… — прозвучал шепот, который, казалось, издавала сама башня. Они словно находились в глубине огромной глотки.
Стены комнаты подернулись дрожащей дымкой, и у Тьяго вдруг возникло ощущение, что Пандельюм повсюду вокруг них, что голос принадлежит именно ему и что его присутствие наполняет стены и полы, — это место было не домом волшебника… а им самим. Рассудив, что перспектива спуска по уходящей в бездонную бездну лестнице все же более привлекательна, чем попытка выяснить, что его ждет, рискни он остаться, Тьяго тяжело поднялся на ноги.
Путь вниз оказался долгим — более долгим, нежели можно было предположить, исходя из высоты башни, и несколько раз приходилось останавливаться на отдых. Во время одного из таких привалов Дерве Корим произнесла:
— И как только эти женщины могли его выносить?
— Ты и сама когда-то была с ним.
— Да, но сбежала бы при первой же возможности. Наши отношения строились исключительно на необходимости.
— Возможно, эти женщины не так уж и отличаются от тебя. Кугель славится талантом навязывать свою волю людям, даже если им нет до него никакого дела.
— Думаешь, он выжил?
— Как тут узнаешь? — Тьяго пожал плечами.
Внизу башни они нашли приоткрытую дверь. Пройдя сквозь нее, путники оказались на поле, усеянном валунами. Солнце находилось в зените, освещая землю красноватым светом, и хотя было сегодня чуть тусклей обычного, но вполне в пределах своего нормального состояния. Молча, ничего не понимающие, они смотрели на него из-под ладоней.
— Я беспокоюсь, — произнесла Дерве Корим, когда они направились к границе Великого Эрма. — Солнце решило передумать, пока мы спускались? Или мы вышли в иной версии реальности? За нас вступился Пандельюм? В жизни и так было не много вещей, в которых я чувствовала уверенность, а теперь их стало и того меньше.
Высоко в небе солнце посылало свои лучи сквозь темно-зеленые кроны деревьев, заставляя их выглядеть так, словно они сочатся кровью. Дерве Корим шагнула под полог леса и направилась по тропе, проходящей между двух мандуаров. Тьяго оглянулся и увидел, как башня распадается, становясь призрачным вихрем; тот, в свою очередь, превратился в нечто новое — в огромное существо, которое можно было описать лишь как пустоту, облаченную в рясу с капюшоном. Лицо у него отсутствовало, а тело вроде бы и было и не было одновременно. На мгновение в непроницаемой тьме под рясой что-то сверкнуло — голубоватый овал, с такого расстояния кажущийся не больше светлячка. Такой же голубоватый, отметил Тьяго, как яйцо, в котором удрал Кугель, и пульсирующий тем же живым светом, мерцающий, подобно далекой звезде. Несколько раз сверкнув, овал исчез, поглощенный пустотой.
