— Я вижу детали, однако в целом фигура скрыта от меня, лишь порой она мерцает вдали, будто в свете некоего сна. И неважно, любовь или отвращение родится во мне, когда ее лицо станет видно отчетливо, — как скажет судьба, так скажу и я, служащий своему гейсу, потому что в свое время возьму плату, что по справедливости мне положена за фигуру, которую я создаю в этом мире людей. Этому творению я отдаю все силы юности, весь пыл и знаю, что никакие таланты, которыми наделил меня Бог, не дадут мне ничего, если провалится эта затея. Потому все, что есть у меня, должен я привнести в этот образ, дабы сделанное мною осталось жить, когда время разделается и со мной и смерть отделит меня от фигуры, которую я создаю в этом мире людей.
На это король весьма сухо заметил:
— В сказанном тобой что — то есть. Но это что — то, могу тебя уверить, отнюдь не мудрость.
Так что все в Албании были счастливы, за исключением Мануэля, заявившего, что он доволен, но не удовлетворен образом, который создал по подобию короля Гельмаса.
— Кроме того, — говорили ему, — вы выглядите так, словно ваша душа чем — то вас тревожит.
— По сути, я просто ошеломлен при виде того, как ожидаемая от дурака мудрость сделала его умником.
— Но это же причина для радости и подтверждение могущества ваших чар, мессир Мануэль, тогда как вы просто думаете о сопряженных с неприятностями материях.
Мануэль же ответил:
— Я думаю, нехорошо что — то у кого — то красть, и считаю, что мудрость весит ровно столько, сколько и перышко.
Затем Мануэль зашел на птичий двор короля Гельмаса, поймал гуся и выдернул у него из крыла перо. В этот раз Мануэль выехал разодетый, в парчовых штанах и при золотых шпорах. Статуя, которую он создал по подобию короля Гельмаса, была упакована в роскошный дорожный мешок из тисненой кожи. В этот путь, по дороге на юг, огромный Мануэль отправился на здоровенном, под стать ему, коне в яблоках, ибо денег у Мануэля теперь было полным — полно.
Далее Мануэль на корабле пересекает роковой Бискайский залив, постоянно держа курс на Прованс и Алианору, которую называли Недоступной Принцессой. Говорят, что за кораблем следовал Пловец Ориандр, однако он не пытался причинить вреда Мануэлю.
Затем Мануэль ступает в страну порочного короля Фердинанда, и в День Всех Святых громадного, пышущего здоровьем молодого человека приводят в королевскую камеру пыток. Король Фердинанд в то время не бездельничал, но он достаточно милостиво отвлекся от своих занятий, и почти тотчас же его жизнерадостное лицо помрачнело.
— Боже мой! — говорит Фердинанд, роняя раскаленные добела клещи в ведро с водой. — А я надеялся, ты не побеспокоишь меня еще добрый десяток лет!
— Если я вообще вас беспокою, то это чистая случайность, — очень вежливо заявляет Мануэль, — да я бы по своей воле и не зашел сюда. И, не говоря худого об обстановке этих покоев, тут есть пара предметов, которые, по — моему, выдают застенок.
— Так может и оказаться. Между тем что это у тебя в кармане завернутое в красный шелк?
— Это перо, король, завернутое в лоскут от лучшей юбки моей сестры.
Тут Фердинанд вздохнул и с сожалением оторвался от своих любимых экспериментов, от того, что осталось от маркиза де Энестрозы, к которому этим утром у короля появилась неприязнь.
— Так — так! — сказал Фердинанд. — Однако, в конце концов, я провел прекрасные времена в гнусностях и беззаконии, и есть на что оглянуться! Итак, за какую цену ты продашь мне это перо?
— Но наверняка перо никому не нужно, король, разве оно не кажется совершенно обычным пером?
— Ну — ну! — говорит король Фердинанд, намыливая руки. — Разве где — нибудь заворачивают обычные перья в красный шелк? Косоглазый мошенник, не думай лишить меня вечного блаженства подобными, дурацкими речами! Я узнал в этом пере перо, которое Милка вырвала из левого крыла архангела Орифиила, когда сыны Божии находились в более запутанных и скандальных отношениях с дочерьми человеческими, чем принято ныне.
— В общем, сударь, — ответил Мануэль, — может, вы и правы, в мире нет ничего определенного. В любом случае я сделал вывод, только завидя эту пару предметов, что лучше не спорить с королем Фердинандом.
— Как я могу быть не прав, когда давным — давно предсказано, что такой божественный посланник, как ты, принесет эту священную реликвию, чтоб отвратить меня от грехов и сделать из меня святого?
— Мне оно кажется совершенно обычным пером, король. Но я помню, что сказал мне один сумасшедший, и не считаю, что ваши пророки умнее меня, ведь я сделался божественным посланником совсем недавно.
— Тогда назови цену.
— Думаю, было бы более уважительным, сударь, справиться у пророков, ибо я нахожу их щедрыми и великодушными существами.
Фердинанд кивнул в знак одобрения.
— Весьма благочестивая речь, поскольку в пророчестве говорилось, что эта реликвия будет дана мне вообще без вознаграждения крупным дворянином. Поэтому я должен тотчас же составить тебе грамоту, полагаю, на графский титул, и должен отписать тебе вчерашним числом плодородные земли и крепкий замок или два.
— Несомненно, — сказал Мануэль, — для вас было бы неразумно пренебречь соответствующим уважением к такому знаменитому пророчеству, тем более что чернильница у вас под рукой.
Поэтому король Фердинанд послал за графом Пуактесмским и объяснил ему по старой дружбе, как обстоят дела, и в тот же день высокородного графа исповедали и обезглавили. Пуактесм стал теперь вакантным местом и король Фердинанд пожаловал Мануэлю дворянство и сделал его графом Пуактесмским.
Правда, тогда всем Пуактесмом владел герцог Асмунд, возглавлявший войско норманнов, с презрением отрицавший власть короля Фердинанда и побеждавший его на поле брани с досадным постоянством. Так что Мануэль в настоящее время не приобрел ничего, кроме громкого титула.
— Я думаю, что очень скоро какая — нибудь беда случится с Асмундом и его гнусными приспешниками, и нам не нужно будет из — за них волноваться, — успокоил Мануэля король Фердинанд.
— Но как я могу быть в этом уверен, сударь? — спросил Мануэль.
— Граф, меня удивляет подобный скептицизм! Разве не ясно утверждается в Священном писании, что, хотя нечестивые могут какое — то время процветать, они вскоре будут подкошены, как зеленеющее дерево?
— Да, разумеется. Поэтому нет сомнения в том, что ваши воины скоро победят герцога Асмунда.
— Но я не должен посылать солдат воевать против него сейчас, когда я — святой. Это выглядело бы неприлично и имело неблагочестивый вид подсказки Небесам.
