— Одевайся, Людвиг, — согласился Карл. — Не будешь же ты драться голым? А что касается закона Гароссы и истории Захара Вольха, то я вспомнил о ней неспроста. Ты должен знать, что принц Иероним оспорил право своего старшего брата на трон на том основании, что Захар родился увечным. Однако суд Мудрых его возражений не принял, постановив, что поскольку в других странах увечье подобного рода никогда не рассматривалось, как серьезное препятствие к отправлению верховной власти, а закон Гароссы такие случаи специально не оговаривает, то и право Захара сомнению не подлежит.
— Хочешь сказать, что отягощенные злом…
— Жена герцога Гавриила Рудого выпускала адата, — пожал плечами Карл, наблюдая за тем, как встревоженный его словами Людвиг натягивает штаны. — И это не слухи, Людвиг. У меня есть неоспоримые свидетельства, и документы эти примет к рассмотрению любой суд. А о том, кто на самом деле, лежит в могиле Деборы Вольх, и лежит ли там кто-нибудь вообще, мы узнаем, когда вскроем могилу. Но думаю, дело до этого просто не дойдет. Слишком мало прошло времени, Людвиг, и слишком много людей помнят принцессу Вольх. Или ты успел убить всех?
— Ночью убит господарь Людвиг Удача! — Сообщил трясущимися от ужаса губами корчмарь. — Такой ужас, судари мои, такой ужас!
— Ужас, — согласился с ним Конрад. Впрочем, судя по голосу, сам он находил известие не более ужасным, чем если бы корчмарь сообщил ему, что после обеда пойдет дождь. — Я полагаю, объявлен траур?
— Да, ваша светлость, — закивал все еще не пришедший в себя от обрушавшейся на него новости человек. — Непременно траур! Двадцать дней, как и при родителе, его покойном, Альберте.
— А кто будет новым господарем? — Карл допил вино и посмотрел через окно на ожидающих их оседланных лошадей, привязанных до времени у коновязи во дворе.
— Ах, ваша светлость! — Вскричал совершенно расстроенный корчмарь. — Так в том-то и дело! В том-то и дело, судари мои, что на трон могут претендовать двое: принц Андрей, это, значит, младший брат покойного государя, и принц Виктор — сынок господарский. По закону-то, он вроде бы и должен, но ему и шести лет еще не исполнилось, а, значит, и у Андрея права есть. Старшинство, оно ведь…
— Но ведь у Людвига есть старшая сестра, — вмешалась в разговор Валерия. — Почему трон вообще достался Людвигу, а не Деборе?
— Ах, ваша милость! — Корчмарь в растерянности развел руками и посмотрел на остальных гостей, как будто призывал их в свидетели. — Это же самая что ни наесть тайна и есть…
Он не закончил своей фразы, потому что в этот как раз момент взгляд его встретился со взглядом Деборы, и он начал стремительно бледнеть.
— Ох, — сказал он, наконец, в наступившей тишине. — Девы заступницы!
Зрачки его расширились, а кожа лица стала белой, как снег.
— Вы… я… ох…
— Держите, уважаемый! — Поднявшийся из-за стола Август, бросил на столешницу несколько мелких монет и обернулся к остальным. — Я полагаю, нам следует немедленно ехать в столицу!
— Как скажешь, Август, — усмехнулся в ответ Карл. — Но на самом деле спешить нам некуда. Ни один из двух претендентов короноваться сегодня не решится. Впрочем, почему бы и нет?
— Ну, что ж, — кивнул Конрад. — Чем сидеть здесь, не лучше ли, и в самом деле, немного проветриться. Прогулка верхом! Что может быть лучше в такой день, как сегодня?
— Ты не находишь, что Людвиг умер очень вовремя? — Спросила, поднимаясь, Дебора и вопросительно взглянула на Карла.
— Он не умер, — возразила Анна. — Он был убит.
— Какая разница? — Пожала плечами Валерия. — Его нет, и трон теперь пуст.
— О чем ты жалеешь? — Спросил Карл, беря Дебору под руку. — О том, что он умер, или о том, что его зарезала не ты?
— Я не жалею ни о чем, — покачала она головой и требовательно заглянула ему в глаза. — Я просто хочу знать, что здесь произошло на самом деле.
— Поединок, — коротко объяснил Карл, выходя вместе с ней из обеденной залы. Однако, обдумав ситуацию, решил все-таки разъяснить свои мотивы. — Людвиг ожидал нашего прихода, и чем бы все это завершилось, я не знаю. И не хочу знать, если честно. Мое воображение может нарисовать и такое, что отказывается принимать душа.
— Прости, — тихо сказала Дебора. — Ты прав. Я все понимаю. Но я столько раз представляла себе…
— Подумай о другом, — так же тихо предложил Карл. — Ведь с этим тебе бы пришлось жить.
— А теперь? — Спросила она и, наконец, повернулась, чтобы смотреть глаза в глаза.
— Я убил его в поединке, — Карл смотрел ей прямо в глаза, в серой безбрежности которых ему, вероятно, предстояло прожить вместе с нею — ее, но уже не свою, жизнь. — Зло отмщено, Дебора, — звуки, складывающиеся в ее имя, доставили ему мгновенную радость. — Но ни на мне, ни тем более на тебе греха нет. Перед смертью Людвиг все понял. Не раскаялся, нет. Но осознал. Этого достаточно. А книга, о которой ты мне рассказывала в Линде… Она цела и хранится в тайнике в его спальне. Я тебе потом покажу, как он открывается, а ты дашь мне ее почитать.
На самом деле, «Книгу диковин» он читать не собирался. Не то, чтобы у него не было интереса. Не было нужды. Возможно, будь у Карла на то время, он нашел бы такое чтение занимательным и интересным. Ведь, скорее всего, эта древняя трейская книга была и в самом деле полна рассказов о тайнах и чудесах этого мира, знание о которых было утрачено вместе с крушением империи. Однако изучение такой книги являлось трудом и требовало времени. Но именно времени у Карла и не было. Его не осталось. Сейчас, в Новом Городе, Карл остро почувствовал, что сроки истекли, и понял, что ошибался, полагая, что Мотте достаточно заключенного ими договора. Все оказалось совсем не так. Мотта ждала ровно столько времени, сколько требовалось Карлу для решения его личных дел. Ей требовалась свободная от обязательств душа, и она была готова позволить ему краткую отсрочку, но не более того.
«А любовь?» — спросил он себя, ведь не к лишенной же души Мотте было обращать свой немой вопрос. — «Разве любовь не обязательство? Перед ней, той, кого я люблю или перед самим собой?»
Для Карла ответ на этот вопрос был прост и очевиден, но не способная мыслить и чувствовать Мотта, по-видимому, считала иначе. Для нее не существовало и не могло существовать ни дружбы, ни любви, ни долга чести, ни обязательств души. И длинной перспективы — «Кто поведет объединенную армию против нойонов? Кто вообще ее, эту армию, соберет?» — Мотта видеть не могла. У нее была иная цель, и цель эта должна была быть осуществлена любой ценой.
«Любой…»
Так что, трейской книге предстояло дожидаться другого читателя. Возможно, когда-нибудь ее прочтут его сын и внук… А у Карла оставалось слишком мало времени, чтобы тратить его на необязательные вещи. Все, что он должен был знать, он уже знал. И, если и оставались какие-то мелкие детали древней мозаики, которых он все еще не нашел, то были они именно мелкими и незначительными. Созданное его воображением полотно обладало уже той степенью цельности, когда даже его взыскательное художественное чувство готово было согласиться, что дальнейшие поиски излишни, потому что избыточны. А время уходило. И понимание этого пробуждало в Карле почти юношескую, давно, как ему казалось, растраченную на дороге длинною в жизнь жадность к жизни, которая именно теперь обрела полноту и невероятную яркость красок.
