В окно снова потянуло зеленью, прибитой дождем пылью, и кто-то шепнул: правильно, приезжай к нам, приезжай. По позвоночнику прошла мохнатая лапа. Не ври себе, сказал Саша. Сколько раз ты собирался. Но так и не съездил — потому что боишься. Потому что выбивать клин клином — это хорошо, но теням из твоих кошмаров эта идея нравится даже больше, чем тебе… Потому что сны могут обернуться правдой — и что ты тогда будешь делать?
Закипающий чайник и вязкий рассвет за окном — на работу собираться рано, ложиться досыпать — поздно. Саша потер лицо. О Кате думать не хотелось, и вообще думать не хотелось. Неловко примостившись на табуретке, Саша рассеянно листал прихваченную из почтового ящика газетенку. Среди пестрой рекламы иногда попадались статьи. Он бездумно пробежал глазами по врезке. История Дуракова, в одночасье ставшего Разумовским, неожиданно заинтересовала его. «Поменять фамилию? Запросто!» — кричал заголовок. Громко щелкнул вскипевший чайник, и с щелчком встал на место кусочек мозаики. Саша заулыбался, слепо глядя в серое окно. Выход нашелся.
Разговор с родителями Саша откладывал до последнего. На традиционные мамины звонки бодро отвечал, что все как обычно, с Катей все хорошо, да, ничего нового, скоро в отпуск. Выложил новость только накануне отъезда, забежав попрощаться.
Мама расплакалась, недоуменно и обижено. Отец спросил только: чем же тебя моя фамилия не устроила? Не слушая невнятных оправданий, смотрел в стол, сжимал кулаки. Саша ерзал на стуле, чувствуя себя нашкодившим пацаном, — последний раз он так маялся классе в пятом, когда в дневнике обнаружилась двойка по математике и рядом — неумело подделанная папина подпись. Снова горели уши, и снова Саша лепетал: я все объясню, ну послушайте, я все объясню. Только потом. Приеду и все расскажу. Отец молчал, и Саша, не в силах больше терпеть, поспешно распрощался. Мама, все еще всхлипывая, вышла за ним в коридор. Саша, скрипя зубами, путался в шнурках.
— Ты так и не сказал, куда едешь, — тихо сказала мама.
Саша ответил, и ему показалось, что в маминых глазах мелькнуло понимание. В который раз захотелось все рассказать, объяснить, но он только молча ткнулся ей в щеку и помчался вниз по лестнице, все еще чувствуя, как горят уши.
— Вот ваш билет… Интересная у вас фамилия, — сказала проводница.
— Мне тоже нравится, — напряженно хохотнул Саша.
Проводница ушла. Саша уставился в окно — в вечернем сумраке уже мелькали окраинные пятиэтажки. Снова подумалось, что в найденном выходе есть что-то искусственное. Как будто все понарошку — вспомнил Саша полузабытое слово. А понарошку не считается. Нахлынул страх.
Саша раздраженно фыркнул. Начинается… Давай будем разумными, сказал он себе. Поддашься страху — и вся затея окажется бессмысленной. «Клин клином», — в который раз прошептал Саша и улыбнулся. «И на всякий случай козырной туз в рукаве, да?» — тоненько добавил внутренний голос. Сумерки за окном быстро превращались в кисельную южную ночь, и на улицах уже дрожали огни. Саша был почти уверен, что если бы не шум поезда — он услышал бы смех и пение, в котором почти различимы странные, не подвластные разуму слова. Холод пробежал по позвоночнику, и сердце кольнула тоска.
«Очень вредно спать на закате», — наставительно сказал себе Саша и сгреб в охапку пропотевшее постельное белье.
У каждого в детстве были собственные, не связанные с реальностью страхи. Многих из нас пугали Букой, но кто боялся его всерьез? Настоящий детский ужас зачастую кроется в вещах, совершенно на первый взгляд безобидных и не вызывающих у взрослых никаких подозрений, — страх слишком силен, чтобы разделить его с другими, а его причудливые формы не оставляют места для догадок.
Детским кошмаром Саши стала безобидная сказка про теремок. Почему все оставались в теремке? Почему не шли домой, к маме и папе? «Тук-тук», — говорила бабушка, и Саша застывал от ужаса. «Кто-кто в теремочке живет?» — и сердце останавливалось в жутком ожидании. Узорчато-розовый теремок населяли кошмарные существа. Завывания, стон, плач и злобный хохот — вот чем должны были ответить на вопрос случайного прохожего. Дверь открывалась, исторгая запах гнили, и обманчиво-пряничные стены теремка проглатывали новую жертву. Медведь, разрушивший дом, представлялся Саше бесстрашным героем, неподвластным злым чарам. Но иногда, в особенно темные вечера, медведь начинал казаться всего лишь новой жертвой, а счастливый финал — утешительной ложью. Не в силах решить раз и навсегда, что же случилось с медведем на самом деле, Саша вновь и вновь просил бабушку прочитать жуткую сказку. Он, мучительно вслушиваясь в интонации, пытаясь уловить хоть какой-то намек, но надтреснутый голос звучал равнодушно, и тайна оставалась неразгаданной.
Несмотря на весь ужас, внушаемый этой историей, она обладала для Саши непонятной притягательной силой. Фраза «Кто-кто в теремочке живет?» казалась волшебной; Саша шептал ее по ночам, укрывшись с головой одеялом и зажимая уши, чтобы не услышать ответ. Казалось, осмелься он произнести это вслух — и его поглотит водоворот страшных и чудесных событий. На всякий случай, перед тем как произнести колдовские слова, Саша решал, что медведь все-таки может разрушить теремок.
Привокзальная площадь была пуста, пахло мокрой зеленью и землей. Толпа пассажиров, сошедших с поезда вместе с Сашей, рассосалась так быстро, что он не успел даже оглядеться. Шорох тополей и далекое шуршание машин только подчеркивали тишину. Теплый, слабый ветер мягко потрогал шею, и Саша вздрогнул.
— Приезжий? — спросили сзади. Саша нервно оглянулся. В темноте белело круглое лицо. Еле заметно потянуло затхлой сыростью, и Саша снова передернул плечами.
— Такси нужно? — спросил человек, подходя поближе. Саша инстинктивно отступил и огляделся. Площадь по-прежнему была пуста. В шелесте листвы послышалось тихое пение. Саша помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Неприятный таксист не уходил, и Саша, подавив неясную тревогу, вежливо улыбнулся.
— Мне бы в какую-нибудь приличную гостиницу, — попросил он. Таксист молча развернулся, приглашающе махнув рукой; Саша заторопился следом, поудобнее перехватывая сумку. Страх отступил, и Сашу охватило странное возбуждение. — Я не совсем приезжий, — заговорил он, усаживаясь в машину. — Я сам с севера, но здесь жили мои бабушка с дедушкой. Деда пригласили сюда работать, представляете — сразу дали квартиру в сталинском доме… Правда, они здесь недолго пробыли — переехали, всякие там обстоятельства… Но я к ним однажды приезжал на летние каникулы, еще первоклашкой. Очень радовался, что еду на юг…
