Ты опоздал.
Он обеими руками поднял свой огромный меч. Знаю эту стойку. И знаю, что сейчас последует.
— Желаю только я. Они повинуются, — проговорил Комизар. — А желаю я одного: твою голову. Так и делается власть, принцесса.
Комизар с ухмылкой бросил взгляд на мой меч — куда короче его. Он медленно зашагал на меня, предвкушая безраздельную власть. Я отступила на самый край утеса, в пропасть сорвалась галька. Какой голод сверкал в его глазах — у меня все внутри сжималось в комок. Он жаждал еще крови, еще жизней и моего страха.
Но тут за ним промелькнуло что-то яркое. Голубой глаз из самоцветов.
— Реджинос!
На звуке своего имени Комизар остолбенел, затем его с новой силой захлестнула ярость. Он обернулся и увидел Каланту.
В ее единственном померкшем глазу застыла скорбь — еще верность, любовь и тысяча других чувств, которым нет имени. У них с Комизаром за плечами долгая история. Так она однажды поведала. Воспоминания — вот что пронизало ее взгляд. Память, кем Комизар был для нее и кем стал.
— Когда-то ты вселил в меня надежду, — проговорила она, — но теперь я окончу твой путь. Пробил час надежды иного рода.
Каланта ринулась на Комизара. С его губ сорвался едва уловимый смешок. Он рывком вздернул меч и, само собой, пронзил ее издалека — но решимость придала ей такой разгон, что Каланта пролетела всю длину клинка и с силой врезалась в Комзара. Он попятился, — шаг, второй, третий, — и его лицо перечертил ужас: нога не нашла опору. Я отскочила, и они вдвоем сорвались мимо меня в бездну. От склонов звонко отразился его вопль, затем — стук! — и повисло безмолвие. Внезапно камни под ногами поползли по утесу. Надо схватиться за траву, ветку, хоть за что-то! Не дотянуться. Земля посыпалась со скалы, и я полетела в пропасть вслед за Калантой и Комизаром…
Но тут на моем запястье сомкнулись чьи-то пальцы.
Глава восемьдесят восьмая
Паулина
Битва наяву завершилась. Битва в наших снах бушевала с прежним жаром. Чтобы сдержать детей, выведенных из долины, потребовался полк солдат и наши с Гвинет, Берди, Эбеном и Натией общие усилия. Мы не один день будем успокаивать растравленные детские сердца. Ужасы бойни от нас не скрылись: до нашего лагеря бесперебойно доносились рокот взрывов и вопли. Перед самым концом я в отчаянии рухнула на колени и в молитве воззвала к Лие, прося небеса дать ей сил, уберечь, донести ее голос до венданцев.
Натия, сама еще ребенок, нашла ключик от детских душ — нужные, знакомые им слова. Временами казалось, только благодаря ей мы перетерпим ночь. Утром ребятишки по-прежнему испуганно тряслись, не давая себя тронуть, отшатывались. Нелегко будет завоевать их доверие. Оно не взрастет само собой за ночь, его не привить силой. Время и терпение — вот средство, и я была готова по шажку сближаться с детьми столько, сколько потребуется.
Трупы в долине и сотни раненых в лазарете пробудили в моей памяти Священное писание: как случилась Катастрофа, и уцелела лишь горстка людей. Сейчас было почти как тогда. Я поцеловала два пальца и возвела к небу: один за погибших, второй — за грядущих, и взмолилась, чтобы их узы разбились навеки.
Довольно жизней мы уже отдали небесам.
— С этим все, — заключил лекарь.
Он смыл кровь с рук и велел стражникам перенести Кадена в дальний угол шатра. Я не отходила ни на шаг.
Каден
Я потянулся ощупать ногу.
— Не отняли, не волнуйся.
Паулина отерла мой лоб влажной тряпкой.
В голове еще шумело снадобье, которым меня напоил лекарь. Шатер был битком забит ранеными — а таких шатров оказалось еще с десяток. Рук на всех не хватало, и мне светило еще три дня жить с щепкой в ноге. Так и тянуло дать Оррину вырезать ее ножом. Напротив меня на скатке лежал Тавиш, забинтованный от руки по шею. Половину его длинного хвоста как слизнуло. Он было махнул мне здоровой рукой — мимолетный жест — и тут же скривился от боли.
В другом углу сидел на ящике Рейф, и Берди мазала ему ладони заживляющим бальзамом. Ему забинтовали плечо и продели руку в повязку. Где-то снаружи Гвинет велела Гризу принести бадьи с водой, рядом Оррин рвал ткань на бинты.
Стоял шум, почти как при битве — но шум жизни, а не побоища.
— Капитан стражи? — коротко спросил я.
Паулина помотала головой.
— Ни следа.
Сбежал, трус. Он и еще полдюжины членов совета. Может, конечно, лежали они среди трупов, изувеченные до неузнаваемости…
— Если кто-то из них уцелел, на свет до конца жизни не покажется, — добавила Паулина. — Мы их больше не увидим.
Я кивнул. Хоть бы она оказалась права.
Рейф
— Как руки?
— Берди только что сменила бинты, — ответил я. — Через пару дней смогу держать вожжи.
— Славно.
— А твое плечо?
— Болит, но ничего, стерплю. А что, вывихнуть хочешь? Милости просим.
Я успел к обрыву в самое последнее мгновение. Секунда — и Лия последовала бы за Комизаром и Калантой. Окровавленной рукой я схватил ее и втянул обратно на камни. Хотя нас и потрепало, мы уцелели. Повезло. Я рассказал Кадену про Андреса, но труп так и не нашли. Возможно, брезалот затоптал лицо.
Дальбрек заплатил высокую цену. По подсчетам генерала Дрейгера, мы потеряли четыре тысячи солдат и, не воззови Лия к венданцам, кровопролитие не знало бы конца. Теперь-то даже Дрейгеру не приходилось сомневаться, что Комизар стер бы с лица земли Морриган, а следом и нас.
Дальбрек, Венда и Морриган сообща разгребали последствия бойни. Лия изо дня в день говорила с венданцами, готовя их к дороге домой.
— Через пару дней мы тоже начнем отход, — сообщила она. — Всех павших сожгли. Их столько, что ни одна братская могила не вместит.
— Джеб?
Они кивнула и зашагала прочь.
Лия
Минуло почти две недели. Часть убитых похоронили, часть сожгли — как Комизара. Так странно было видеть его бездыханное тело — пальцы, некогда сжимавших мое горло, рот, извечно таящий угрозу. Тот, кто взирал на армию до горизонта и мнил себя выше богов, теперь не отличался от тысяч других трупов.
— Пусть пес достанется зверью, — предложил часовой возле меня.
Видимо, заметил мою мрачность — на другую мысль она не могла навести. Я посмотрела на Каланту.
— Нет, — помотала я головой. — Комизар канул в прошлое. Остался только мальчик по имени Реджинос. Сожгите его вместе с ней.
Джебу устроили отдельный костер. Я заметила его
