утром после битвы среди груды трупов. Тогда я положила его голову себе на колени, и он открыл глаза.
— Ваше высочество, — прошептал он, весь грязный и в крови. В глазах же горела жизнь.
— Я с тобой, Джеб. — Я отерла ему лоб. — Все будет хорошо.
Джеб кивнул. Мы оба понимали, что он нежилец.
Он попытался натянуть улыбку, но вышла болезненная гримаса.
— Вот же угораздило, — застонал он, опустив глаза на пробитую грудь. — Очередную рубаху испоганил.
— Дырочка с ноготь. Я зашью. Или куплю новую.
— Крувасский лен, — напомнил Джеб сквозь судорожные хрипы.
— Я помню. Буду помнить до последнего вздоха.
Он задержал на мне протяжный, понимающий взгляд и спустя мгновение его глаза остекленели.
Я гладила его волосы. Шептала его имя. Отирала лицо. Баюкала на руках. Держала его так, словно в нем воплотились все, кого я утратила за год. Больше никто не падет по моей вине. Я зарылась лицом в его шею, из моих глаз брызнули слезы. Стиснув руку Джеба, я вспомнила нашу первую встречу: метельщик падает на колено со словами «мы здесь, чтобы отвезти вас домой». Стражник тронул мою руку — нет толка жаться к мертвецу, — но я оттолкнула его. Пусть хоть раз прощание будет… просто будет!
Над телом Джеба я плакала в последний раз. За ним на костер и в могилы отправилась тьма мертвых, но я не проронила и слезинки. После одной смерти сердце ноет. После тысячи — немеет.
Но рано или поздно я дам трещину. Рано или поздно задавленная боль вырвется наружу и повергнет меня на колени. Скорбь беспорядочна и непредсказуема, тогда как жизнь подчинена правилам. И правила запрещали мне опускать руки.
Многие сложили головы на поле боя. Перри, Маркес, главнокомандующий. Одни офицеры остались калеками, другие так же бросались грудью на врага, а на них — ни царапины. Из всего венданского совета оружие сложили только наместники Умброз и Карцвил. В них тоже зажглась надежда иного рода.
Не пострадал и генерал Дрейгер. После сражения он не остался в стороне и порой брал на себя самый трудный, душераздирающий долг. Мы вдвоем держали юного венданца, которому отнимали руку, застрявшую между шестерней в кошмарной махине Комизара.
— Должен перед вами извиниться, — заговорил он как-то по пути в лагерь. — Я был о вас худшего мнения.
— Пустое. Я тоже представляла вас другим: упрямым ослом с жаждой власти.
Он удивленно усмехнулся.
— А кого увидели?
— А увидела верного своему отечеству воина — верного до глубины души. Это достойный, но опасный путь, генерал. Может толкнуть на крайности, когда выбора не оставляют. Я знаю, о чем говорю. Молюсь, чтобы ни одной дочери Дальбрека не пришлось кровью добывать себе право быть услышанной, как мне.
Генерал замялся. Мой намек вышел лобовым.
— По этой причине вы сбежали со свадьбы?
— Каждый достоин любви. Искренней, а не по велению договора. Чужая воля, если не пытаться сжать ее в кулаке, на многое способна.
Обозы с провизией, набитые Комизаром до верху, почти не пострадали. На путь до Венды нам хватит. Я встречалась с кланами, плакала на их плечах, а они — на моем. Решимость, поминутно зрея, сплачивала нас, сращивала, как перебитую кость, и наши общие шрамы придавали нам сил. От титула Комизара я отказалась, зато от титула королевы…
День ото дня во мне крепли твердость и надежда, и все же в минуту прощания на выходе из долины в душе что-то дрогнуло.
Я обняла Тавиша и Оррина, Кадена, пожала руки генералам Хоуланду и Дрейгеру. Последний будто хотел еще что-то сказать, но лишь пожелал всех благ на прощание.
Рейф, шагнув вперед, с хлопком пожал руку Кадена. Они посмотрели друг на друга и молча кивнули, как бы обменявшись немыми словами.
А я глядела на Рейфа и пробуждала в памяти прошлое, лишь бы не думать о будущем. Вспоминала, как хмуро он впервые на меня посмотрел, как солнце играло на его скулах в Каньоне дьявола, как он замялся на вопросе, откуда родом. Вспоминала пятнышко пота в форме сердца на его рубахе, когда он смахивал паутину с карниза; с каким любопытством скользил пальцами по моей каве, как мы взвились перед нашим первым поцелуем, как Рейф со слезами на глазах сжимал меня на берегу ледяной реки.
Но ярче всего я вспоминала нашу пару украденных часов, когда весь свет канул в небытие.
— Лия.
Голос Рейфа вернул меня на землю. Стало жарко, свет солнца будто утроился.
Рейф подошел ко мне на глазах военных и Кадена. Об уединенности и речи не шло. Наверное, к лучшему.
— Тебя ждет Дальбрек, — произнесла я твердо.
От него не укрылся вопрос между строк. Рейф кивул.
— А тебя — Венда.
Тот же вопрос в его словах.
— Я дала слово. Как и ты.
— Как и я. — Он потупил глаза в землю. — Скоро мы пришлем делегацию с пактами. Вам и другим королевствам.
— Спасибо. Без Дальбрека мы не выстояли бы. Желаю вам счастья, король Джаксон.
Он не назвал меня в ответ королевой Джезелией. То ли не мог принять титула, то ли моего решения. Рейф никогда не разделял мою любовь к Венде.
Он устремил на меня протяжный взгляд. Секунды растягивались в часы.
— И я желаю тебе счастья, Лия.
И мы разминулись. Поехали каждый своей дорогой, но ради одной цели: проложить странам, которых мы любили всей душой, путь в будущее. Есть еще, чему стоит отдать себя в жертву — и не войти в число мертвых.
Обернувшись, я смотрела Рейфу вслед, и тут на ум пришли старые слова Гвинет: «Любовь… Приятная штука, если посчастливится ее найти».
Найти посчастливилось.
Но найти и удержать — это совершенно разные вещи.
Бескрайнее море венданцев колыхалось в ожидании только мое команды. Люди сияли надеждой, предвкушая будущее, которое я пообещала. Я подала знак, и наш бесконечный караван двинулся вперед — туда, где ждал дом.
Наступает заря, и первые лучи вползают в наше укрытие.
Теперь можно развести костер.
Стервятники нас не заметят.
Мы замерзли и хотим есть. Пета поймала для нас зайца.
Мы стаскиваем все немногое, что горит: стулья, книги. Бумага истлела и быстро займет огнем костер.
Остальные не в силах сидеть на месте и пораженно разглядывают стены вокруг.
Огонь скручивает страницы. Шипит заячья тушка. Бурлят наши животы.
Дитя приносит мне шар, почти целиком голубой.
— Что это? — спрашивает она, завороженно
